Дмитрий Теплов - Мои дороги в поисках любви. И у мужчин бывает сердце

На Афоне есть обычай всегда принимать одинокого странника. Даже если он придет, когда монастырь уже закроют на ночь. Существует поверье, что так Христос проверяет соблюдение монахами заповеди «если вы что-то сделали одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:35–36, 40).

По поводу этой заповеди сложено много притч. И даже есть короткий фильм на русском языке. Как одна женщина, считавшая себя благочестивой, хотела встретиться с Богом. И однажды Он сказал, что придет завтра. Женщина наготовила вкусностей, накрыла стол и стала ждать.

И с этого обильного стола сначала у нее попросил мальчик, потом сосед-алкаш, потом нищенка с младенцем. И всех она прогнала. Мол, не мешайте мне, это все для очень важного гостя. Так прошел день. А вечером, стоя перед иконой Спасителя, она упрекнула Его:

– Что же ты, Господи, не пришел ко мне. Я тебя так ждала!

– Как же не пришел, – был ей ответ, – целых три раза приходил. Да только ты Меня не признала.

Простая притча. И заповедь простая. Вообще все евангельские заповеди очень просты. Только жить по ним трудно. Мне хватило одного случая, чтобы узнать реальную цену своим рассуждениям о щедрости, праведности и благочестии. Произошел этот случай на Афоне, в мою последнюю поездку.

6 ноября

В одном из монастырей мне отвели на ночь просторную келью на шестерых. Я был в числе последних паломников, пришедших почти к закрытию монастыря. Быстро темнело. Я был уверен, что буду ночевать один, но только собрался лечь, как в келью вошел человек. На вид лет пятьдесят. В летней, видавшей виды одежде, почти без вещей, он совсем не походил на паломника с материка. По-гречески говорил с ошибками, сильным акцентом, но бойко и понятно.

Мы разговорились. Выяснилось, что он румын, приехал в Грецию на заработки, работы нет, а на Афоне хотя бы иногда кормят. Но уже не везде и часто прогоняют. Стало понятно, что я имею дело с типичным бомжом, каких на Афоне с каждым годом становилось все больше. Они ходили от монастыря к монастырю без документов, выдавая себя за паломников, чтобы их покормили и дали ночлег. Вывод я сделал нехитрый: надо держать ухо востро и следить за своими вещами.

Впрочем, сосед мой, производил вполне безобидное впечатление. Рассказывал о своей семье, показывал фотографии детей и на жизнь особо не жаловался. Он спросил только о двух вещах: нет ли у меня лишней пары обуви и ненужного мобильного телефона. Я машинально ответил, что нет, и мы легли спать.

И тут я вдруг понял, что он спросил меня о тех двух вещах, которые у меня действительно были. Были видавшие виды запасные ботинки и 15-летней давности телефон, взятый про запас из-за того, что он мог держать заряд в течение недели. Мой смартфон нуждался почти в ежедневной подзарядке, что на Афоне не всегда получалось сделать.

Я вспомнил про бытующее здесь поверье об одиноком Страннике, испытывающем монахов на верность Своим заповедям. И не мог отделаться от мысли, что сейчас подвергаюсь такой же проверке. Упоминание об этих вещах казалось сверхъестественным. Они были действительно старыми, захваченными на всякий случай. Я уже точно не воспользуюсь ими здесь, мне через два дня уезжать. И все же мне было жалко. Я подумал, что и обувь может еще пригодиться, как и какие-то старые контакты в памяти телефона.

Почти час во мне шла внутренняя борьба с собственной жадностью. Чем больше я думал о ситуации, тем больше утверждался в мысли, что это проверка на вшивость. Это же святой Афон, здесь не бывает случайных встреч. Наконец я нашел приемлемый для себя выход. Утром отдам то, что он спрашивал, только заберу сим-карту. На том успокоился и уснул.

7 ноября

Наутро я предвкушал, как возьму и сделаю доброе дело. Даже несколько раз прокрутил в голове картинку, как достаю вещи из рюкзака и торжественно вручаю своему румыну. И тут мой взгляд падает на его кровать. Пусто. И очень аккуратно заправлено. Как будто и не было никого.

Я вышел из кельи, надеясь найти его во дворе. Никого. Его не было ни на завтраке, ни на пристани, куда пришел паром, чтобы отвезти паломников к следующему монастырю. Он просто исчез.

Я уже не сомневался, что ночью в келью заходил не простой румын. И что я не прошел проверку. Проверку двумя ненужными мне старыми вещами. С которыми я пожадничал расстаться. Могу ли я считать себя христианином, если не способен даже на такую малость?