Анна Смерчек - Побудь со мной

Завтрак приносила на подносе нянечка, одетая в мятый белый халат. Если бы Аля была капитаном, она бы ни за что не приняла её в свою команду. Мятая нянечка часто тихонько ругалась себе под нос, а иногда и громко вслух, когда кто-нибудь что-нибудь опрокидывал, ронял и проливал. Вот участковая врач, например, тоже носила белый халат, но он всегда был чистый, даже какой-то сияющий, особенно когда она приходила на дом, распахивала пальто, и халат вспыхивал оттуда, как лампа дневного света. Он у неё не мялся даже под шубой, и даже если она сидела на стуле. За одно это участковую можно было уважать и даже хотеть сделаться во взрослой жизни похожей на неё. Все женщины, одетые в белое, были очень красивыми: и врачи, и невесты. Не говоря уже о фарфоровой балерине Наташе. После бабушкиного рассказа Аля видела во сне, как Наташа поднимается на кончиках пальцев своих точёных ножек, отталкивается и взлетает над сценой в белоснежном сиянии, но вдруг вокруг начинают падать черные и громкие бомбы, как в кино, сцена дрожит и всё вокруг рушится, и никто не может защитить хрупкую фарфоровую красоту. Аля просыпалась в слезах, пытаясь унять колотящееся в горле сердце, натягивала повыше одеяло и чувствовала себя очень трусливой и очень неряшливой. Такой, как она, точно не стать балериной. Балерины не едят конфет, ходят всегда с прямой спиной и гладко причёсанными волосами. Они не могут развалиться на диване, зевая во весь рот или ссутулиться, выпустив спереди валик живота. Нет, лучше уж быть капитаном, тогда можно просто взять и уплыть на своём корабле туда, где тебя никто не видит и можно делать всё, что хочется. Капитаном у них в группе никто не собирался становиться. Марина хотела стать врачом, а Оля – невестой. Это было намного легче, чем быть балериной. На накрахмаленном халате участкового врача Аля насчитала семь пуговиц и поняла, что, возвращаясь домой, врач может снять его и поваляться перед телевизором с чашкой чая и коробкой конфет, которые мама подарила ей на восьмое марта. Невесты тоже не ходили постоянно в своих пышных белых нарядах. Аля догадывалась, что уже на следующий день после свадьбы они надевали что-то другое и спокойно доедали оставшийся после гостей торт, а платье хранили в шкафу на память, как мама. Врачом и невестой быть не так уж и сложно. Аля разглядывала свои колготки, слегка сползающие на попе, сложившиеся гармошками под коленкой и над ступней и рукава клетчатого платья, которые были уже немного короткими, но всё ещё широкими. Вот бы ей такую красивую форму, как у дяди Жени! С золотыми листочками, вышитыми на рукавах и воротнике! Какой бы она сразу стала красивой! Намного красивее, чем даже врач в белом халате или невеста в нарядном платье.

– Александра, где ты витаешь опять? – спрашивала воспиталка Нина Пианиновна. –Ну, хоть чай допей, если кашу больше не можешь.

Нина Пианиновна была добрая, не заставляла доедать и умела играть на пианино. А вот вторая воспиталка, Елена Сергеевна, не прощала остатков каши. Но самое неприятное было в ней то, что она, как и Аля, была Сергеевной. Аля твердо знала, что папу звали Сергеем в честь неё самой, то есть только потому, что она, Аля, звалась полностью Александрой Сергеевной. А тут вдруг обнаружилась ещё одна Сергеевна, и Аля никак не могла понять, почему эта новая, взрослая тётенька взяла такое же отчество и какое отношение она имеет к её, Алиному, папе. Но потом Аля сделала удивительное открытие: оказывается, совершенно разных людей, никак друг с другом не связанных и даже не похожих друг на друга могут звать одинаковыми именами. Так у них в группе оказалось две Лены (это кроме воспиталки) и целых три Наташи, среди мальчиков тоже повторялись Лёши и Саши, и даже Серёжа нашёлся. Аля показала этого маленького Серёжу папе, и тот ему не понравился, потому что как раз в тот момент у пятилетней тёзки под носом висела сопля. Тогда Аля показала папе Елену Сергеевну, но они только поздоровались и всё. Скудость фантазии взрослых в придумывании имён неприятно поразила Алю. Она с облегчением обнаружила, что в группе нет второй Александры, и пообещала себе, что для будущих своих троих детей выдумает особенные, неповторяющиеся больше нигде в мире имена.

В группе на стенах висели плакаты с большими яркими буквами и цифрами, с нарисованными временами года, растениями и животными, и другими умными вещами. Нина Пианиновна играла на пианино, и они пели про медведя, который наступил лисе на хвост, и про ёлочку, которая родилась в лесу, и песни про серьёзные вещи. По большей части про непонятные. Была, например, песня про одну девушку, у которой был синий платочек. Аля, хотя и пела эту песню хором вместе со всеми, понимала не все слова. Она никак не могла расслышать в песне ни имени девушки, ни какого-нибудь внятного её описания. Синий платочек жил сам по себе, мог «снова встать передо мной», являлся во сне и взывал о мести, потому что в конце начинал «строчить пулеметчик». Похожие истории про заколдованные вещи Аля уже слышала, правда не в виде песен, а просто старшие дети во дворе рассказывали такие страшилки. Собственно, таких историй было полно: про черную ленту, про красные занавески и про кровавую руку, и даже про гроб на колесиках. Слушать такие истории было не страшно, даже весело. Страшно могло сделаться только потом, если вспоминать эти рассказы ночью. Как-то Аля проснулась ещё затемно и долго всматривалась в краешек новой белой тюлевой занавески за неплотно задернутыми шторами. В утренних предрассветных сумерках белый тюль окрасился в тусклый голубой цвет, и скоро Але стало очень страшно, что сейчас из-за занавески выскочит пулеметчик и начнет строчить, как в песне. Мама, когда недавно достала где-то ткань на эти новые тюлевые занавески, тоже принялась строчить на швейной машинке и объяснила тогда Але, что это может быть очень опасно, особенно если совать пальцы под иголку.