Оксана Штайн (Братина) - 1991

Новогодние дни вошли в размеренный ритм. Самой грустной и расстроенной в эти дни казалась Фаина, женщина, которую еще век назад назвали бы юродивой. Странная, глухонемая, не умеющая писать и читать. Дети, соседи называли её втихаря «дурочкой», впрочем, как и при Иване Грозном называли юродивых.

История, которую рассказывала темными зимними вечерами своим внукам Фаина, была похожа на недобрую сказку. Мать её умерла рано и тятя (так она называла отца) женился второй раз на красавице «молодухе» (тоже выражение Фаины). Маленькой Фаинке было тогда лет 8. Как известно, в деревнях до советского времени было непринято, чтобы мужчина оставался на хозяйстве один. Мачеха невзлюбила юную падчерицу и однажды взяла с собой в баню: парила-парила, Фаинка потеряла сознание, очнулась утром, и уже ничего не помнила, не слышала и сказать не могла. «Наколдовала», – со смирением и без злости говорила уже взрослая Фаина. С этого дня жизнь её пошла по-другому: она прислуживала, была занята грязной работой по хозяйству, в школу её не приняли, потому и расписывалась всю жизнь крестиком. Работала овцепаской и свинопаской 30 лет в полях как Авель в юбке. В 3 подъем, в 4 сбор овец по домам. Самым близким ей человеком был сын. Им она гордилась и любила тихо и смиренно.

Деревянный домик непростой семьи Милоевых был гостеприимен. Он улыбался и согревал, веселился и плакал, дышал, пел, спал, видел сны, любил лето, кряхтел от дыма затопленной печи, когда забывали открыть заслонку, и кашлял. Он жил и вел свой отчет от 1952 года, уйдя на пенсию по инвалидности в 1974, когда Архитектурная комиссия города признала его нежилым. Такие дома назывались в городе «под снос», своего рода архитектурная эвтаназия, когда искусственно прерывают жизнь по соглашению хозяев и властей города.

Гости приходили в этот дом с удовольствием. Пили чай, ели нажаренные Алиной Алексеевной блины. При гостях замазывались масляной штукатуркой проемы в отношениях хозяев, и лепнина казалась на время устойчивой. В первые январские выходные пришло 11 гостей, не сговариваясь. Анюта уверенно заняла свое кресло, третий час наблюдая за тем, что происходило в доме. Хозяева дома настолько привыкали к ней, что иногда не замечали. С годами Анюта стала грузнее, молчаливее и грустнее. Степенность и важность ее переваливающейся слева направо походки отражала характер и новые навыки общения. Анюта становилась сосредоточеннее. В тот день гости приходили и уходили, а Анюта сидела с Фаиной.

Меняются имена, эпохи, идеология, мода, вкусы, музыка, постройки домов, но остается в девичьем смехе колокольчик, который хрустально звенит в магические дни колядования.

В сочельник Алина Алексеевна, Оля, Анюта, Фаина, семнадцатилетние подружки Оли гадали. Попытались катать по скатерти какое-то блюдце, страха не ощутили, фраз не прочли. Тогда стали подбрасывать валенок «на жениха». Бегающие по двору и улице женщины трех поколений не могли найти брошенный Олей валенок. Они спрашивали испуганных прохожих, заглядывали за забор и сугробы, спорили, по чьей тропинке пойти, но им и в голову не пришло, что валенок улетел на крышу. Мороз минус 30 градусов, дым из печных труб вверх под прямым углом, смех разлетался по улице. Смеялась Анюта, поправляя резинку, держащую роговую оправу для очков, смеялись девчонки-комсомолки, громко, не слыша себя, смеялась Фаина. Туманом счастья окутан был валенок с ноги Оли. Темно, поздно. Алина Алексеевна подняла глаза на небо и увидела валенок дочери на крыше. Оля полезла на крышу, свой валенок нужно доставать самой.

– Смотри, смотри, не упади с женихом-то, – смеялась одноклассница Таня.

– Никто жениться на тебе не захочет, жених-то сбежит, – заливалась смехом Лена.

– Или улетит, космонавт, наверное, будет, – продолжала подыгрывать Таня.

– Не, не, черт на метле, – падала со смеха Лена.

Оля залезла на крышу, одна ступенька на лестнице пошатнулась: «Ну вот, еще и добиваться его буду с трудом, что ж за жених такой», – подумала она. Осторожно прошлась по наклонной черепице, одна выскользнула и упала с высоты, вытащила валенок со снежной крыши и надела. «Наверно, жениться на мне никто не захочет или упираться будет», – подумала она и вздохнула. Девичьи «охи» и придыхания скоры, она улыбнулась, замахала рукой: «Я спускаюсь!»

Валенок на жениха бросала и Анюта, так старательно размахнулась ногой, что он упал ей на голову. Женскому смеху не было предела. Таня и Лена из поленницы в предбаннике тащили полено. Одно длинное такое и тонкое: «Худющий какой будет, придется откармливать!» – смеялась Таня. А Лена зашла в темный предбанник и споткнувшись, ухватилась за сучковатое полено, ни толстое, ни худое, просто сучковатое. «Видать, жених будет не простой, а сучковатый», – подумала Алина Алексеевна, но вслух не сказала.