Екатерина Риз - В суете прошлых дней

– Как же ты достала скандалить, – неожиданно заявил Вася, а я замерла с открытым ртом. Я обиделась не столько на его пренебрежительный тон, сколько на безосновательное обвинение. Это был наш первый с ним разговор за несколько месяцев.

Я сделала глубокий, осторожный вдох.

– Вася, я думаю, что нам нужно серьёзно поговорить. Обсудить всё.

Он ко мне повернулся.

– Что обсудить? Что в нашей жизни, вообще, можно обсуждать? Тебе плохо живется?

– Не кричи, – шикнула я. – Ты пугаешь ребенка!

– Это ты пугаешь ребенка, – парировал он. – Своими нелепыми претензиями! Да любая была бы рада оказаться на твоём месте! А ты ещё находишь причины жаловаться?

– И на каком же я месте? – Я осторожно пересадила дочку на кровать. Старалась голос не повышать, чтобы Лизу не пугать, она и без того смотрела на нас круглыми, непонимающими глазками. – Взаперти с твоей мамой?

– Перестань трогать маму, – проговорил Вася, будто выплюнул. – Она делает для нас всё. И для меня, и для тебя, и для нашей дочери. А ты ещё пальцем о палец в этом доме не ударила!

– А мне на это разрешение не дают! – не сдержалась я. – Я в этом доме даже не имею права в собственной комнате кресло передвинуть!

– А с какой стати тебе его двигать? – Вася нахально ухмыльнулся, глядя мне прямо в глаза. – Ты что, его покупала? Твоё дело заботиться о ребенке, – добавил он сурово. И у него на самом деле получилось сурово, без всяких эмоций.

Я молчала. Просто не знала, что сказать. Каждое слово мужа, каждый его колкий, непримиримый взгляд, пробивал дыру в моём сердце. А, может, к сердечным делам это уже не имело никакого отношения. Его слова и интонации били напрямую по моей самооценке, по моему самолюбию, от которого за прошедшие два года и так мало, что осталось.

– Ты меня больше не любишь? – Этот вопрос сам собой у меня вырвался. И я замерла, ожидая от него ответа, хотя, и без того его уже знала. И Васин взгляд, направленный на меня, был переполнен жалостью и вроде бы недоумением от того, что он слышал. Когда-то он брал меня за руку, обнимал, уверял, что любит, называл «своей девочкой». А теперь лишь смотрел на меня с непониманием и насмешкой.

– Юль, оставь меня в покое со своими бабскими истериками. Иди, ребенка корми. Ты хоть что-то будешь делать, или всё маме оставишь?

Он отвернулся от меня, сдернул со спинки кресла свой свитер и из комнаты вышел. А я осталась стоять. Мне почему-то даже шевелиться не хотелось. Я стояла, смотрела в стену, и в моей голове не было ни одной мысли. Только пустота, обида и тяжелое разочарование затопили меня всю, каждую клеточку. Хотелось кричать, топать ногами, но я стояла и молчала. А потом за спиной звук падения и детский плач. Лиза попыталась сама слезть с высокой кровати, упала и громко заплакала от страха. Я поспешила к ней, а из коридора уже послышался голос свекрови:

– Юля! Что опять случилось? Что с ребенком?

Я не ответила, просто со стуком захлопнула дверь.

На то, чтобы принять какое-то решение, чтобы осмелиться хотя бы начать обдумывать различные варианты, мне потребовалось некоторое время. Стало понятно, что надеяться на дальнейшую семейную жизнь с Васей, смысла нет. Мы окончательно потеряли способность разговаривать и что-то обсуждать, договариваться между собой. Мы, практически, не общались. Обсуждать это считалось неприличным, даже с его родителями, и все по-прежнему делали вид, что ничего не происходит. Изредка, но в дом Мезинцевых, приходили гости, родственники, и нам всем надлежало собираться за общим столом, и улыбаться. А если я вела себя, как считала свекровь, невежливо или неподобающе, на меня откровенно цыкали, а позже высказывали недовольство. Упреки в том, что я живу в их доме, ем их еду, что обо мне заботятся, и о моей репутации в том числе, сыпались, как из рога изобилия. Ни один семейный разговор не обходился без подобных нравоучений в мой адрес.

– Неужели тебя мать не учила, как следует себя вести? – напоказ вздыхала Тамара Борисовна. – Неужели так сложно улыбнуться людям, Юля?

– Я улыбаюсь, – говорила я.

– Улыбаешься, – хмыкала она. – Будто тебе нож к горлу приставляют. Помнится, когда ты хотела за Васю замуж, ты улыбалась во все свои белые зубки. А теперь только гримасничаешь. Чем мы, интересно, тебе не угодили? Что плохого сделали?

Я понимала, что если начну свекрови отвечать, то, скорее всего, мы поскандалим. А сил для этого я в себе не чувствовала. И поэтому сжимала зубы и молчала, а чаще всего старалась уйти.