Дара Преображенская - Послание. Часть 5

Димитрий вышел из терема перекрестился, трижды поклонился на четыре стороны света, так учила его прощаться с родными местами ещё с детства матушка, княгиня Анфиса. Она тоже поддерживала христиан, больно уж ей нравились дорогие книги в золочёных обкладах с изумрудами и аметистами, да иконы, кои изображали святых угодников божьих. Больно уж сладки для её слуха были жития этих угодников, рассказанные черницею Марьею.

– Ты, сынок, верь в Бога и Богородице молись чаще, – причитала она, гладя чёрные непокорные кудряшки, которому тогда исполнилось всего пять лет, – тогда, авось, и ангелы не оставят тебя, и будешь защищён от ворога человеческого.

– А кто такой «ворог человеческий», матушка? – спрашивал любопытный мальчик.

Тогда, он помнил, глаза княгини темнели, словно, какая-то тень отражалась в них, она крестилась и говорила:

– Ворог Человеческий, сынок, это – сам Змий Искуситель, который сеет вражду между людьми и стремится властвовать над ними.

И мальчик представлял его себе эдаким большим чудищем с длинным хвостом и огромной пастью. Пастью, способной поглотить его. Мать он любил, а отца немного побаивался, особенно его строгого взгляда. Часто доставались ему незаслуженные тумаки. И тогда глаза мальчика наполнялись слезами, мать гладила его по волосам, прижимала крепче к себе и ласково приговаривала:

– Не плачь, Димушка, возьми блинчик со сметанкой, съешь и улыбнись.

И Димушка улыбался, и детские глазёнки его светились радостью. Вкусные блинки были, вкусными пекла их кухарка Фёкла. А ещё пекла она их с вареньем, мясом, пекла пироги с рыбою, куличи с мёдом, сбитни с клюквою, с малиною. Да, столы у князя ставили богатые, любил, видать, князь хорошо покушать.

Конюх Демид подвёл княжичу его верного коня.

– С богом, – пробормотал он.

– С богом, – ответил князь Димирий Алексеевич.

Сел в седло, дёрнул поводья и устремился в путь, подняв облако пыли. О, если бы только знал князь, что вдалеке между высокими дубами с тяжёлою листвою за ним следили прекрасные васильковые глаза Купавы. Девушка прижалась головой к дубу и вытерла скатившуюся со щеки слезинку, приложив платочек к глазам. Вскоре в осевшей пыли выявился стройный силуэт удалявшегося в сторону молодого князя Димитрия Алексеевича.

Дрожащей рукой Купава перекрестила юношу и едва слышно прошептала:

– С богом.

Где-то послышался треск тетерева и заголосила кукушка там далеко за зарослями ольшаника. И всё снова стихло, только слышался отдалённый звон колоколов в местной деревянной церквушке.

….Глаза разбегались у княжича Димитрия, когда выбирал он шелка, да заморские самоцветы, да меха для своей возлюбленной. Торговцы наперебой предлагали свои товары: один краше другого. Вскоре повозка его наполнилась разноцветным товаром. Представлял он себе свою зазнобушку разодетой и ухоженной, словно, настоящая княгиня с длинною русою косой стояла перед ним.

«Только пойдёт ли она за меня?» – с досадой подумал Димитрий Алексеевич, – «Да даст ли батюшка благословение, ведь не больно жалует он Купавушку».

Походил ещё по многолюдному Киевскому рынку молодой княжич, выбрал красивые иконы, украшенные драгоценными камнями. Присмотрел из еды: баранки, кои румянились на длинных связках, рыбицы сушёной. Слава богу, что конюх Демид вовремя выслал подводу, иначе как бы ему доехать до дома с таким обилием покупок.

К полудню вновь зазвонили колокола, в церквах начиналась служба. Все, кто приняли душою христианство, с душой молились, однако во многих домах устраивались языческие обряды, преследуемые Ольгою.

Новая это была вера, непонятная, незнакомая. А кто знает, может, секта какая. Сейчас много всяких учений и веяний, поди разберись. Простой люд настороженно относится к церковным обрядам. И Ольга сама прилюдно ходила в соборы, стояла на коленях, отбивала поклоны, пусть-де люди видят, что верует она. И люди видели. Димитрий снова представил себе свою возлюбленную. Была она стройной, как белая лебёдушка, гордо держала свой стан, высоко поднимала голову с густыми русыми косами.

«Примет ли она новую веру из Византии?» – думал молодой князь.

Не ведал он, что уже давно приняла она христианство, дни и ночи, бывало, простаивала на поклонах, молясь за благополучие его. Слёзы горючие проливала, когда слушала рассказы о мучениках за веру Христову. При этом васильковые глаза её становились ещё краше. Они были иногда зелёными с горящими изнутри изумрудами, то васильковыми, особенно когда девушка испытывала сильное волнение, то чисто-голубыми, как лето в ясный солнечный день.