Сергей Ихатов - Сезон дождей

Незнакомка морщит нос, пару раз моргает, а затем оглушительно чихает. Чашка выпадает из рук и горячая жидкость проливается. Стоная от боли, девушка прячет обожженные ладони в рукавах. Она послушно поднимается, когда книжник хватает ее за локоть и тянет туда, где с крыши стекает струя дождевой воды. Позволяет омыть руки и затащить себя в дом. Стоит в центре комнаты и чуть вздрагивает, когда книжник громко хлопает шкафчиками и дверцами на кухне. Баюкает покрасневшие ладони и прикладывает к влажной кофте.

– Ты? Ищешь? – хриплый и далекий голос у него за спиной.

– Мазь. Чтобы… Было не больно.

Она долго смотрит на него. Губы несколько раз складываются в одну и ту же фигуру, пока нужное слово не слетает с них.

– Спасибо.

Девушка по очереди дует на блестящие от мази ладони. Пока на пол летит обертка от бинта, книжник соглашается.

– Да. Спасибо мне.

Шум воды, которая набирается в деревянную купель, затем влажное хлюпанье ткани. Книжник быстро бормочет, помогая гостье стянуть верхнюю одежду, а потом обматывает ее в кокон из одеял. Пока он ведет ее в ванную, девушка подбирает одеяла как юбки, обнажая покрытые грязью щиколотки. Она сжимает и разжимает окоченевшие пальцы ног, выслушивает инструкции о том, как пользоваться купелью, мылом, расческой, зубной щеткой и порошком. Несколько раз книжник повторяет, что ей не следует опускать руки в горячую воду. Закрывает за гостьей дверь в ванную и недолго прислушивается. Слышит шелест, а потом плеск.

Сбежавшая тишина возвращается настороженно, обнюхивая каждый угол. Дом давно не слышал слов, даже эхо давно не приходило в гости. Вторжение не осталось без последствий: открытая нараспашку входная дверь, обрывки упаковок от бинтов и мази, сваленная в кучу мокрая одежда.

Она выходит из ванной в джинсах, футболке и рубашке. Расчесанные волосы немного волнятся, пахнут мылом напополам с дождем. Покрасневшая и сонная, гостья торопливо выпивает предложенную ей чашку супа. В большой комнате немедленно падает на диван, подтягивает к себе все одеяла, зарывается в них и засыпает. Спит весь день и еще большую часть следующего. Ее глаза открываются только вечером. Девушка разлепляет губы, еле слышно просит воды. Выпивает два больших стакана и вновь засыпает.

Книжника ждет неоконченная книга, в которой не хватает около десятка страниц, но пока он остается в гостиной. Прибирается, откладывает одежду, которую может отдать гостье. Иногда подходит к дивану, чтобы проверить как она спит. Взгляд на свернувшуюся клубком фигуру с каждым разом становится все дольше, задерживается на утопающем в одеялах лице. Рука тянется вперед, чтобы откинуть темные локоны в сторону, но останавливается.

Ее лицо может показаться знакомым. Как и любое другое лицо. Сейчас все они выглядят одинаковыми, как затасканные символы, вышедшие в тираж образы. Можно ли удивляться такому узнаванию, когда символы померкли, образы распались, а тиражи размокли бумажной кашей под напором бесконечных дождей? Книжник отворачивается.

Ему нужно закончить с книгой. Он идет в кабинет и сразу же отвлекается на письмо, которое оставил на тумбе. Перечитывает его и включает лампы, согревающие деревья-бонсай. Поправляет проволоку, которая задает направление роста ветвей, проверяет чистоту искусственного грунта. Внимательно обследует сосну, которую только что принес.

Все ошибки в уходе за бонсай тщательно продуманы. Формальные правила не соблюдены. Двум деревьям задана оригинальная форма, плавающая между чоккан и бундзин. Может быть, есть что-то от мойоги.

Она просыпается рано, когда темнота за окном уже разбавлена каплей молока. Ее взгляд бежит от окна к прикроватному столику, от входной двери к тумбе и дальше. Это долгий марафон. В полумраке взгляду приходится оббегать каждую линию, форму и фигуру, чтобы убедиться, что это не человек. Финишной чертой оказывается тонкая полоска света, которая тянется из приоткрытой двери кабинета.

Перед тем как повернуть на кухню, направо. Шаг внутрь, справа на стене выключатель. Щелчок, вспышка слепоты, потом интерьер кабинета начинает проступать. Вот что увидят глаза, слева направо.

Стол, укрытый листопадом вырезанных страниц. У левого края на подставке разложена и закреплена книга. Экземпляр, уже прошедший вскрытие и вивисекцию. Почти всю стену занимает школьная доска. На ней развешаны страницы книг, будто запутавшиеся в паутине меловых линий. Стеллаж, забитый похудевшими томами, которым велики собственные обложки. Каждый лист набран разной гарнитурой, написан другим языком и рассказывает иную историю. Ветер перемен вырвал их у всех книг вселенско-вавилонской библиотеки и перетасовал.