Алексей Евстафьев - Обитель Блаженных

– Жена бьёт? – рыжеволосый тип попробовал заглянуть через плечо в бумагу Евпсихия Алексеевича, надоедливо мигая размывчатыми глазками.

– Позвольте попросить вас не подглядывать. – резко одёрнул типа Евпсихий Алексеевич. – Это вот вас надо побить хорошенько, потому что жену обманываете, а у меня в этом плане всё отлично.

– Вот чего ты начинаешь, а? нормально же сидели, общались! – обиделся рыжеволосый и замолк.

Евпсихий Алексеевич едва успел завершить составление жалобы, как дежурный сообщил номер кабинета, где посетителя дожидался участковый инспектор. Туда-то он и отправился.

В отличие от бесхитростной обстановки дежурного отделения, кабинет инспектора оказался заваленным множеством мелких и громоздких вещей, каждая из которых не имела прямого отношения к правоохранительным органам. Начиная с необузданно сексапильного кактуса на подоконнике и пепельницы, заваленной замусоленной кожурой от семечек, и кончая коллекцией лопат с граблями, прислонёнными в углу кабинета под пустой вешалкой. Инспектор имел вид жизнерадостный, вполне себе работоспособный, что весьма хорошо увязывалось с его глянцевитой лысиной и свободолюбиво оттопыренными ушами.

– Кляузничать собрались? – воскликнул участковый инспектор, приглашая Евпсихия Алексеевича присаживаться и пробуя тщательно рассмотреть его лицо, хотя и вглядываясь несколько наискосок, чтобы не показаться излишне любопытным. – Что тут у вас написано?.. писала писака, что не разберёт и собака…

– Как-то странно вы себя ведёте, а ведь я к вам по серьёзному вопросу пришёл. – протянул свою жалобу Евпсихий Алексеевич.

– Это я себя странно веду?.. А вот смотрите, Евпсихий Алексеевич, что у меня на ваш счёт имеется. – инспектор отложил в сторону жалобу Евпсихия Алексеевича и вытащил из сейфа небольшую, но пузатую кипу бумажек. – Это всё ваш сосед снизу – Лев Моисеевич – на вас доносы пишет. Старичок-то, видать, малахольный, ищет во всём некоего душевного порядка, но вот каждую неделю по бумажке сюда шлёт, и всё на вас сердится.

– Почему же он на меня сердится? – заинтересовался Евпсихий Алексеевич.

– Как же ему не сердиться, если вы его и водой заливаете и секретной радиацией облучаете?.. Признавайтесь, Евпсихий Алексеевич, зачем вы старичка мучаете?..

– Я и не думал.

– Но это вы мне говорите, что не думали, а я вовсе не обязан вам на слово верить, уж я в этом кабинете всяких отговорок наслышался.

– Уверяю вас, что мне и дела нет до какого-то Льва Моисеевича; у меня своя жизнь, а у него своя.

– А Лев Моисеевич уверяет, что он не может упиваться полноценным здравомыслящим существованьем, поскольку вы ему житья не даёте. Вот, например, в заявлении от прошлого года, от декабря месяца, за четырнадцатое число, Львом Моисеевичем указано, что вами, Евпсихий Алексеевич, при помощи проводов электрического тока запускаются в его квартиру звуковые раздражители (Лев Моисеевич описывает их, как гудки антигенов, вызывающие у чувствительных к ним людей аллергические реакции), в результате чего внутри нервной системы самого Льва Моисеевича происходят сбои, возникают конфликты и преследования одних гормонов, отвечающих за эндокринные стимуляторы, другими гормонами иммунных механизмов. Вот тут всё подробно описано – сразу видно, что человек доведён до отчаяния.

– Позвольте мне прочитать. – с большим интересом попросил Евпсихий Алексеевич. – Никогда не подозревал за своим соседом такую живость ума.

– Да пожалуйте. – инспектор отдал бумажку.

Заявление было написано старательным иезуитски-каллиграфическим почерком, без точек и запятых, но с многочисленными восклицательными знаками, установленными почему-то в скобки. Кроме беспокойства за свою нервную систему, в заявлении доводилось до сведения, что методом облучения, изобретённым Евпсихием Алексеевичем в тайной домашней лаборатории, возможно аннигилировать частицы совершенно любого мозга, даже у совершенно случайного человека, который просто подвернётся не в то время и не в том месте, а вот мозг самого Льва Моисеевича уже сократился в размерах и полегчал на два с половиной грамма. Прочитав бумажку до конца Евпсихий Алексеевич уныло улыбнулся.

– Старик чепуху несёт, мозг не может сокращаться. Это такой же биомеханический нонсенс, как и хождение человека на двух руках.

– А однако же человек иногда и на руках ходит.

– Однако же ходит. – прибавилось унылых улыбок у Евпсихия Алексеевича.