Ирина Ракша - Прощай, молодость

Захар Суриков не знал тогда, что эта самая «вредность» уже засела в душе его Ванечки. И уже навсегда. Сын тайком под рубахой притаскивал со всех московских рынков дешёвенькие брошюры стихов: и Пушкина, и Некрасова, и Кольцова. И, улучив момент, таясь, лез на чердак. И там, примостясь у слухового оконца, за которым шумела внизу их торговая улица Ордынка, взахлёб, запоем читал и читал. Но главное – порой и сам начинал писать, рифмуя строки и занося их в тетрадку карандашом. Это были его собственные, только что рождённые стихи. Про родную деревню, по которой он очень скучал в суетливой, шумной Москве, про тонкие рябины под окнами, про зелёные леса и луговые туманы, про запах сена и про милых русых девушек с их сладкими хороводными песнями за околицей. Про девушек, среди которых была одна такая незабываемая… А ещё Ваня писал про горькие похороны, которых он, малец, за свою недолгую деревенскую жизнь уже навидался вдосталь. Про всё это ему писалось в его чердачном одиночестве и легко, и жалостливо, и слёзно. «Тихо тащится лошадка, по снегу бредёт, гроб, рогожею покрытый, на погост везёт». А однажды на странице его тетрадки появились такие строчки:

Но тут снизу уже опять раздавался знакомый крик, Ваню искали, его звали в лавку. И мальчик, живо сунув тетрадь под солому, таясь, спускался вниз, помогать.

А между тем овощная торговля отца, поначалу процветавшая, стала и правда приходить в упадок. Но не из-за Вани и его книг Вскоре гуляка Захар Суриков допился до того, что чуть было не впал в белую горячку и вовсе не разорил семью. Бедная мать страдала отчаянно, работала не покладая рук и молилась, молилась. И оставалось только одно – продать дом на Ордынке и вернуться в село. Но отец порешил иначе. Ничтоже сумняшеся Захар поручил лавку, жену и сына попечению своего старшего брата, тоже торговца, и, перекрестив всех на прощание, с последними деньгами в кармане надолго уехал в деревню один. Ах какие тяжкие и одинокие годы настали теперь для Вани и его любимой матушки. Горек был чужой хлеб в чужой семье. Но вскоре его любимая мать-брошенка, отболев и отмучившись, умерла, а юный подросший Ваня – уже, можно сказать, паренёк Иван Захарович Суриков (по возвращении отца в Москву) – вынужден был стать настоящим лавочником.

Сперва он работал удачливым приказчиком, продававшим москвичам с 1859 года железо и уголь. Но не в том были его удача и его богатство. К шестидесятому году у него собралась целая библиотека, вернее, целая полка книг его любимых писателей и поэтов. А ещё распухла толстая тетрадь своих собственных записей, своих стихов, которые молодой человек однажды отважился показать в редакции – известному в те годы литератору А. Н. Плещееву. Поход к Плещееву был важным и трепетным событием для молодого Сурикова. Но отзыв профессионала необычайно вдохновил его! Отзыв был на удивление тёплым: «В Ваших стихах черты истинной народности, фольклора, самобытности, а главное в них – задушевность, глубокое чувство. Вам, голубчик, далее надо писать. Далее». И даже предложил показать стихи молодого лавочника в журнал. Для печати, для опубликования.

Однако в тот период Ивану Сурикову было не до стихов. Повторная женитьба отца, а затем и собственная женитьба на милейшей Марии Ермаковой, девушке-сироте, сделали для Ивана Захаровича невозможной жизнь на старой Ордынке, в родительском доме с мезонином, где он когда-то на чердаке начинал писать. Теперь пришлось бросить и дом, и работу в лавке. И даже снять с женой квартиру, перебиваться случайными заработками. Однако уже не в торговле. Его, чуткого и умного человека, тянуло к книгам, к культуре, к высокому русскому слову, высоким чувствам и мыслям. Сперва пришлось стать типографским наборщиком, набирать свинцовые буквицы чужих книг. Потом – переписчиком чужих рукописей. И только в конце 60-х годов он всё-таки осторожно, с волнением знакомится с авторами, писателями-демократами Нефёдовым и Левитиным. Его же собственные искренние стихи о пережитом, о тяжкой бедняцкой доле, о деревенской и городской жизни, о нежности к «дереву, пруду, кусточку» встретили их живое сочувствие и даже поддержку. Именно они и помогли талантливому и красивому «русскому молодцу» Ивану Сурикову начать печататься в литературных журналах. Сперва – «Семья и школа», затем – «Дело», позже – «Отечественные записки». А в 1871 году появляется и собственный первый сборник поэта. Очень свежий, фольклорный, полный житейских сюжетов, жизненных драм и дивных пейзажей. Вошли туда и ранние стихи, в том числе и те, написанные на чердаке: о бедной лошадке, везущей гроб; о тонкой рябине, которая, как юная девушка, всё мечтала и не могла соединиться с милым дубом развесистым: