Сергей Гордин - То, что хотел сказать манкурт

Придя домой, здесь смайлик с капелькой пота на лбу, ужинаю наспех приготовленной холостяцкой пищей. Почему холостяцкой? Я до сих пор живу бобылём, хотя мама почти каждый вечер мучает меня вопросом: «Когда женишься, заведешь семью? Хочу внуков». Не знаю. Могу сказать только одно: моя жизнь – это аквариум, в котором я – рыбка, незамысловатая, обыкновенная, даже не золотая, а просто рыбка, и тем более, не бойцовская. Та рыбка, у которой изо дня в день ничего не происходит, меняется только режим сна и бодрствования. Нет, у меня все нормально с ориентацией, есть постоянная подруга. Вы спросите: «Где же тут счастье»? Отвечу по-еврейски: «А вы знаете, что такое счастье»? Раньше, в старину, при рождении ребенка, приходили соседи и родственники, чтобы поздравить, они обязательно приносили каравай хлеба, не тот, который пекут сейчас, а такой, когда умелые руки несколько часов усердно, с любовью мяли тесто, чтобы не пропустить ни одного комочка, вкладывая в эту краюху любовь. От запаха свежего хлеба просыпались все: от мала до велика. Глава семейства разламывал на части этот дурманящий запахом хлеб, от которого текли слюнки, и чувствовалась теплота и любовь. Так вот одна из частей доставалась новорожденному, т.е. он был

«с частью» – счастьем. Вот что обозначало слово «счастье», оно заключалось в небольшой части хлеба.

Времена шли, отношения менялись. Начинались проблемы между родителями и детьми, которые не хотели быть частью общего и пытались строить свое отдельное счастье, растаскивая краюху хлеба по углам и весям. И счастье с каждым разом становилось все сложнее и замысловатей, оно перестало восприниматься как покой души, когда ты стал частью этого круглого, теплого, дурманящего

своим запахом, с не забываемым вкусом детства, каравая, частью этого мира.

Вечеромдолжнаприйтиподруга. Янепредлагаюейсъехаться. Зачем? Ведь сейчас можно быть так называемым «чайлдфри», язык сломаешь, выговаривая. Наш бедный русский язык, имеющий много заимствований, просто требует введения новых слов. И самое главное: заменим лексическое значение, подменим одно понятие другим. Как это происходило в Европе со словом «толерантность». Все начиналось очень просто: под лозунгом равноправия обычных детей и детей-инвалидов. Нужно быть толерантными по отноше- нию к последним. Ты же не против детей-инвалидов? Конечно, нет. Только все забыли, что это особенные дети, требующие большого ухода, соответственно, и развитие их должно отличаться. А даль- ше еще интереснее крутится маховик (потом расскажу, что такое

«маховик»), под это слово стали заводить уже другие понятия, такие как терпимость с равноправием, к примеру, если гомосексуалист на всю улицу кричит о своей ориентации, целуясь при всех с другим гомосексуалистом, я должен быть к этому толерантен, а он по от- ношению ко мне, целующимся с девушкой. Я никогда не понимал: почему человека, утверждающего, что он Ленин или марсианин, сажают в психбольницу на принудительное лечение, а мужчину, вообразившего себя женщиной и наоборот, нужно уважать. Скажу вам так: «толерантность» как понятие пришло из медицины, и обозначает отказ организма от борьбы, т.е. организм больного стал толерантным по отношению к вирусу. Подождите еще и насильники выйдут на улицы бороться за свои права, за право насиловать, а педофилы – за право растлевать несовершеннолетних. Каждый бо- рец за права человека считает себя либералом. Вы, наверное, хотите спросить: «Кто такой либерал с обывательской точки зрения»? Можно сказать проще: тот, кто против всех. Так сказать, человек, выступающий за диктатуру меньшинства, причем неважно какого.

Если предположить, что людей, преступивших закон, поймали и вынесли справедливое наказание, отстранив от нормального общества, как думаете, кого в конечном итоге наказали: преступника? С позиции либерала наказывать нужно вас, ведь преступник – жертва, которой нужно обеспечить нормальные

условия жизни, чтобы он вернулся в общество подготовленным человеком, а ты, которого насиловали, убивали и грабили, будь добр оплати содержание этого недочеловека. Все забывают о том, что он должен вернуть долг обществу, после чего общество, возможно, примет его обратно, а наказание должно заключаться в страхе стать изгоем, именно страх наказания и должен стимулировать не идти на преступление. Мы отринули воспитание обществом, модой, религией, родителями и получили из общества долга – общество права. Я родился и, следовательно, уже имею право, нет необходимости его заслуживать.