Татьяна Резниченко - …Хранить вечно. История одной судьбы

– Вот и смерть моя пришла, – подумал мальчишка.

Танк остановился рядом, из люка вылез немец, важно прошествовал во двор, где несколько дней назад буйствовала толпа горожан. Там валялись осколки разбитого стекла, обломки утвари. Немец нашёл примус.

– Ком, – сказал он Юре. Тот уже понимал, что его зовут. Подошёл. Немец дал ему примус и кивнул в сторону танка. Юра отнёс примус, отдал другому танкисту. Танк уехал.

Сам Юра не видел, но во дворе говорили, что на проспекте Красный Шахтер какой-то дед подносил фашистам хлеб-соль.

Потом в дом к Резниченко пришли немцы из жандармерии, с металлическими бляхами на груди. На столе стоял принесённый с «растащиловки» чай. Жандармы забрали чай, граммофонные пластинки и дали расписку, что конфискуют для германского госпиталя. Госпиталь расположился в здании рабфака.

Юра устроился возле сарая разряжать патроны. Никто его не учил этому, никто не показывал. Сам додумался, как расшатывать пули, извлекать порох. Но больше мальчика интересовали стальные сердечники бронебойно зажигательных пуль. Хозяйственный Юра слышал, что ими можно стёкла резать, и решил, что в доме сердечники пригодятся. Соседи увидели сосредоточенно работающего Юрку, и пули вместе с сапеткой полетели в колодец, находившийся в дворе. Вода в нём горько-солёная, годилась только на хозяйственные нужды. За питьевой водой ходили километров за пять на Лисичкино озеро на Поповке.

Мать вспомнила о трофейной каске и велела Юре:

– Выброси ее к чёртовой матери, из-за неё нас расстреляют!

И каска полетела в колодец. Вслед за ней – тома сочинений Ленина. Золотые буквы на обложках неделю сверкали сквозь водяную толщу. Приказ немецких властей о расстреле тех, кто не сдаст оружие, уже висел на улицах города.

Мысли об оружии, увиденном во флигеле НКВД, не давали Юре покоя. Он опять пошёл туда. Немцы уже очистили помещение, во дворе валялись только винтовки с отбитыми прикладами. Во флигеле стоял диван, Юра заглянул под сидение и нашёл там старинное ружьё с гравировкой оленя и турецкую изогнутую саблю. От собственного дома Юру отделяла трёхметровая кирпичная стена. Так не хотелось карабкаться на неё. Юра понёс трофеи по улице и сразу наткнулся на немцев. Те, видимо, были знатоками антикварного оружия: «Гут! Гут!» И отобрали Юрин арсенал. Обошлось без последствий.

Сразу по пришествии немцев загорелся театр имени Томского, который стоял на месте нынешнего департамента соцзащиты населения. Высоко летели обугленные головешки. Через неделю Юра наблюдал, как фашисты пытаются с помощью танка сбросить с постамента памятник Ленину, зацепив его тросом, но танк буксовал и становился на дыбы. Юра увидел, что под памятник закладывают взрывчатку. Понял, будут взрывать, и со всех ног побежал домой. Взрыв грянул мощный. По металлической крыше дома что-то сильно загрохотало. Оказалось, памятник был начинён металлическими шариками. Они разлетелись по всей округе, как шрапнель, долетели и до Юркиного дома, пробили крышу.

Юра решил испытать судьбу. Во дворе стоял общественный туалет, там висел старый портфель с бумажками для соответствующей гигиенической процедуры. Именно в портфель Юра перепрятал свои драгоценные находки, которые до сих пор лежали под стрехой сарая. Неделю мальчик аккуратно подкладывал в портфель бумагу, чтобы люди не добрались до ценностей. Но потом всё же принёс их домой и показал матери. «Сокровища» приходили смотреть все пацаны с округи.

Фашисты ввели берлинское время. Установили денежный курс – за десять рублей давали одну немецкую марку. У Резниченко денег не было. Впрочем, как и у многих шахтинцев. Установился натуральный обмен. Горожане ходили в хутора и станицы, обменивали одежду на продукты. В обиходе говорили: ходить на менку.

Два дня у Резниченко квартировали венгры. В начале августа определили на постой румын – врача и унтер-офицера, парня лет двадцати двух по имени Мишка. Мишка говорил по-русски. Вместе с 17-летним соседом Ванькой, который по возрасту не попал на фронт, лазил воровать груши у соседей. Юру сажали на забор на атас. Похоже, Мишка ещё не свыкся с ролью оккупанта, ведь он мог зайти и просто взять эти груши. Через неделю Мишка сказал:

– Уходим на Сталинград. Не знаю, вернёмся ли. Если вернёмся, зайдем к вам.

Не зашли.

С румынами Юре довелось встретиться ещё раз. Как-то он ходил в соседний Новошахтинск повидать отца. Возвращался вместе с двоюродным братом, родственники дали несколько кабаков, тыквы у них уродили в тот год хорошие. Почти двадцать километров десятилетние мальчишки тащили тяжелые кабаки. Уже вошли в Шахты, когда их увидели румынские солдаты. Те подозвали ребят, отняли тыкву, разрезали штыками и начали есть прямо сырую. Видно, румын снабжали хуже, чем немцев. Обидно было до слёз. Хотели порадовать мать и маленькую Люську. Думали, еды на несколько дней хватит.