Сергей Иннер - Пожниночь

– Тебя правда называют Мудрец? – с презрением спросила Христина.

– Нет, я сам так себя называю, чтобы клеить таких, как ты.

– Похоже, ты просто дурак, – серьёзно сказала Детка.

– Ты откажешься от своих слов прежде, чем прикончишь третий коктейль.

Бармен смотрел телевизор. Мудрец и Христина пили.

– Что ты делаешь в этой дыре? – спросил, закурив, Мудрец.

– Встречаюсь с одной особой. Художница. Чокнутая Дарья. Две попытки самоубийства за полгода. Боюсь, что уже не придёт.

– Ты не похожа на любительницу живописи.

– Эта фригидная девка бесплатно выставляет картины в галерее моего отца, – с усмешкой сказала Христина, нежа в руках айфон. – Сказала, есть новый шедевр, «Цветок ванили в помойке».

– Звучит не так уж и плохо, я бы на это взглянул.

– Звучит отвратительно пошло.

Мудрец заинтересовался.

– Сможешь дать определение пошлости?

– Дать определение пошлости?

– Дать определение пошлости. Мне крайне важно знать твоё мнение.

Тогда Христина задумалась, напрягла свои алые губы, напрягла свои сильные икры и с уверенностью сказала:

– Пошлость – это то, что похабно. То, что матерно и непристойно. Что запикано в кинофильмах и не встретится на YouTube.

– Чёрт, – ответил Мудрец. – Эту фразу я бы вытатуировал на спине. Ты права, я совсем не мудр. Допивай свой коктейль, я больше беспокоить тебя не стану.

Мудрец повернулся на стуле, встал, проследовал мимо стойки и сокрылся в недрах уборной. Через несколько минут он вернулся, сел на место и сказал этой Детке:

– Я слышал голоса.

– И что?

– С кем ты тут разговаривала?

– С барменом.

– Виктор с рожденья немой.

– Думаю, что ты лжёшь.

– Можешь сама его спросить.

Христина обратилась к бармену:

– Откуда этой пьяни известно, что твоё имя Виктор?

Бармен ничего не ответил.

– Так с кем ты тут разговаривала?

– Говорила по телефону.

– С Чокнутой Дарьей?

– С ней. И она сказала, что новый шедевр будет дописан уже к рассвету.

– Тогда зачем она тебя сюда позвала?

– Я думаю, что эта сучка переоценила скорость своей работы. Теперь весь вечер пропал.

– Я знаю, как скрасить твой вечер.

– Меня уже тошнит от тебя.

– Мне нравится, что ты говоришь правду. Знаешь, как говорил Иисус?

– Как?

– Правду говорить легко и приятно, а полуправду – не так легко, но тоже сойдет.

– Иисус такого не говорил.

– Вот именно, Детка. Вот именно.

Мудрец жестом подозвал бармена и велел повторить им выпивку. Тот не ослушался и очень живо поставил перед ними напитки. Они пили, и пили, и пили, пока наконец Мудрецу не удалось убедить Христину подняться в его мансарду посмотреть новый фильм Джима Джармуша. Мудрец расплатился по счёту, но ни он, ни Христина не оставили чаевых. Когда эти двое, шатаясь, покинули «Истлевающую лошадь», бармен тихо проворчал:

– Колоброды.

Уже через десять минут Мудрец бросил Христину на большую, неправильной формы, пахнущую рыбой кровать. Он с треском сорвал с Детки то, что она называла одеждой. Схватил за блестящие волосы, доходившие почти до ягодиц. Заставил хрипеть, извиваться, стал кусать её уши и шею, сжимать её белые груди и лупить их офицерским ремнём. Эта сучка очень громко кричала, и мне доподлинно об этом известно, поскольку в момент их соития я был двумя этажами ниже. В течение ночи они делали кратковременные перерывы на сигареты и дешёвое вино, а после третьего захода Христине даже удалось ненадолго уснуть.

И лишь когда рассветное солнце осветило скомканные простыни, Мудрец резко отстранил Христину и сказал, глядя сверху вниз:

– У тебя 90 секунд, чтобы убраться из моей мансарды.

– Ты спятил, – пролепетала Детка высохшими губами.

– Возможно, но это не улучшит положение твоих дел через… 80 секунд.

– Дай мне хотя бы одеться, мой бюстгальтер где-то на кухне.

– Боюсь, через минуту с лишним тебя это волновать не будет.

– Ты что, угрожать мне вздумал?

– Узнаешь через минуту.

– Чёрт, прекрати это делать! Это дурацкая шутка!

– Если я хоть немного похож на шутника, Детка, тебе не о чем волноваться.

Христина вскочила с постели, сгребла свою одежду в охапку и выбежала в подъезд. Мудрец, закурив сигарету, вышел за нею следом и громко крикнул вдогонку, наслаждаясь раскатами эха:

– Помнишь, вчера мы с тобой разговаривали про пошлость?

Детка надевала туфли, стоя пролетом ниже.

– И что? – сказала она.

– Знаешь, пожалуй, я всё же не согласен с твоим определением. Я склонен считать, что пошлость – это то, о чём тебе лично в данный момент времени и в этом конкретном месте просто не нужно знать.