Татьяна Деркс - Донбасс. Исповедь

Из пяти детей моего прапрадеда остался в живых лишь один! А сын оставшегося в живых моего прадеда, брат моей бабушки, дошёл до Берлина! У него четыре медали, две из которых «За отвагу!», одна – «За оборону Кавказа!» и ещё одна – «За взятие Берлина!»

– А Вы, – дама снова придвинулась, ещё ближе к моему лицу, – говорите, как коммунисты!!! Это пропаганда, пропаганда!!!

– Да причём тут пропаганда, очнитесь Вы уже! – не выдержав, возмутилась я, – мы говорим тет-а-тет. Я тоже хочу разобраться в случившемся. Так ли всё, как говорят? Это всё правда? Объясните тогда, пожалуйста, ну почему люди должны чувствовать себя, как не дома?

Разве трудно было сделать одним из государственных языков – русский? И уважать мнение всех людей страны? И не случился бы Донбасс, и Крым от вас не «откололся» бы!

Вы знаете, сколько погибло людей, детей, лишь за инакомыслие, за то, что не хотят отказаться от родного языка и предать память предков? Идёт братоубийственная война, гражданская. За что же такие страдания людям?

И льётся кровь с обеих сторон, и множится горе людское и ненависть. Разве сделать страну процветающей и уважительно относиться ко всем национальностям – это труднее, чем убивать? Разве это не фашизм? Издеваться, насиловать и уродовать старых и малых? Или это неверная информация?

Женщина, буквально, посинела, губы её тряслись. Я уже подумала: «Нужно «сворачивать» этот разговор. Не дай Бог, ей станет плохо, и случится приступ. Пусть она останется при своём мнении, а я при своём». Но, не тут-то было!

– Путин нагнал головорезов, отщепенцев и преступников на Донбасс! – снова шипела она. – Там просто орда неуправляемая, нет там людей!

– А Одесса, Дом профсоюзов? Тоже Путин? – не удержалась я, – И тоже была орда неуправляемая?

– Это, это, это, – чуть замешкавшись, словно подбирая слова, бормотала женщина, – это была провокация! – наконец-то нашла она слово.

– «Хорошая» провокация, – вновь не выдержала я, – убивали, жгли и добивали выживших, безоружных людей. Беременная женщина кричала, звала на помощь, а с улицы кричали: «Да заткните ей уже рот!» Её убили. Простая служащая Дома профсоюзов, она лишь задержалась на работе. Это не фашизм? Тогда что это? Запугивание населения и истребление инакомыслящих. Как тогда это назвать?

Нина немного успокоилась, лицо приобрело естественный цвет.

Я спокойно продолжила:

– И случилось это под управлением ваших силовиков, весь мир видел. Только Вы этого «не знаете».

– Пропаганда, пропаганда, пропаганда, – снова твердила она, неприятно брызгая мне в лицо слюной.

– Расправа над людьми без суда и следствия, и Вы будете говорить, что это не фашизм? Это демократическое и правовое государство? О какой демократии Вы всё время говорите? – пыталась я «достучаться» до неё.

– Пропаганда, пропаганда, – твердила женщина.

– Да успокойтесь Вы со своей пропагандой. Я тоже хочу разобраться без всякой пропаганды, что происходит.

Ведь убивают, жестоко истребляют своих же, неужели на Украине народ этого не понимает?

В итоге жители Донбасса вынуждены защищать свою землю, свои семьи от истребления. И тоже льётся кровь, и гибнут солдаты, уже и с другой стороны, тоже. Брат на брата…

Нина сделала жест рукой, словно просила слова. Немного успокоившись, она продолжила:

– Но в Эстонии все подчиняются законам страны!

– Да что Вы вцепились в эту Эстонию, она по размеру с Украиной, как декоративная пуговица на шубе. Или как карман «обманка» на штанах. Почему у Вас второй государственный язык – английский? С какого перепугу? – снова возмутилась я. – Отчего Вы не берёте за пример другие страны, где два, три и больше государственных языков? Положение проживающих граждан в этих странах равноценное. Люди не уезжают в какую-то Эстонию на заработки, а живут и славят свою страну.

Женщина твердила:

– Путин, Путин виноват, что влез в нашу страну!

– Даже если это было бы так, что ему оставалось? «Чем он виноват? – спросила я, – что не сдаёт тех несчастных русских людей, обречённых на муки и расправу националистами?» Людей, отдавших здоровье на благо своей страны и брошенных теперь на произвол, правительством своей же страны?

Что-то было странное в нашем разговоре, просто до дикости «не так»! И вдруг я осознаю, что именно не так!

За всё время она ни разу не высказала боли, сожаления о гибели людей! С той или другой стороны! Голос её ни разу не дрогнул, говоря о войне! Как такое возможно? Она же женщина, мать, бабушка!