Георгий Асин - По законам тайги

…Они возвращались домой поздним зимним вечером – молодая женщина и большой крепкий пес. Егорша, как всегда, шел рядом с Натальей, поглядывая на хозяйку, словно улыбался ей. Ведь она стала для него родной и близкой, той тростиночкой, благодаря которой он не чувствовал себя одиноким.

…Эта навороченная иномарка, ослепляя светом фар, вынырнула из-за угла на большой скорости, завернула, едва удерживаясь на обледеневшей, скользкой дороге. Машина, взревев двигателем, ринулась вперед, но все же ее закрутило, широко занесло. От сильного удара Наталью и Егоршу подбросило и швырнуло на стену дома… Не глуша мотора, из машины вышел пьяный водитель, и едва удерживаясь на ногах, подошел к лежащей навзничь Наталье.

– Вот… блин, а… угораздило… Жива что ли?… Кажись, отходит…

Водитель, шепча проклятья, пощупал помятый бампер, и со злобой поглядев на стонущую женщину, вернулся к машине и вытащил из багажника биту. Он осмотрелся по сторонам – улица, тускло освещенная одним-единственным фонарем, была пустынна и безлюдна – ни автомобилей, ни прохожих. Его шатало в стороны, взгляд туманился, но мужик, широко размахнувшись, наметился ударить в голову наверняка. Добить сейчас, чтобы потом не было проблем… Едва он поднял биту, как за спиной раздалось громкое рычание… Вздрогнув от испуга, водитель обернулся и увидел окровавленного пса, поднявшего перебитую лапу. Рычание перешло в жуткий рык, и в то же мгновение Егорша, с трудом оттолкнувшись от промерзшего тротуара, бросился на нелюдя…

… – Глазам своим не верю, никогда такого видеть не доводилось, – сказал следователь, пожимая руку брату Натальи, ожидающему его в больничном коридоре. – Сестра ваша поправится, конечно, слава Богу, травмы не очень серьезные. А вот собака… Эх-х… Не собака, а воин верный. Весь переломанный, еще и травмы внутренние. Звонил я ветеринарам, они говорят, что надежда все же есть, хотя и слабая. А пёс отважный… Пока патруль не подъехал, держал подонка того на земле мёртвой хваткой, но прежде искусал всего, живого места не оставил.

– Жив тот гад? – спросил брат, сжав губы.

– Жив, сволочь… Хотя лучше бы… Э, да ладно…

Следователь, махнув рукой, ушел, гулко ступая по коридору, а мужчина подошел к окну, закрыл глаза, и сжимая в ладони иконку, стал шептать слова молитвы о Наталье и Егорше…

2019 г.

Живи и радуйся зайчишка!

Красавица-весна пришла в таежные края нежно, восхитительно, чудесно! Словно веселая девушка-чаровница, закружила в ярком танце по лесам густым, озерам голубым, бирюзой волшебной сияющим, ручейкам хрустально-чистым да тропинкам мшистым, петляющим в места потаенные, где обитают духи лесные да разные другие сказочные жители. Ушла зимушка в нарядах своих кружевных далеко-далече, в свои чертоги ледяные, где постелены ей перины мягкие, а в домике ее льдинки да узоры на окошках слюдяных. Хорошо ей там, уютно. Погуляла она вдоволь по таежным краям да весям, снежком посыпала, вьюгами да метелями покружила, поморозила, попугала поземкою сердитою, да и поцеловала весну-красавицу в румяную щечку на прощание.

Весна пришла в тайгу… Отзвенели последние капели, а солнышко ласковое, на радость обитателям лесов, так греет заботливо, что на душе светлее становится и радостно. Напоила душенька-весна воздух серебряный ароматами да запахами чудесными – дышишь воздухом этим волшебным, не надышишься. Воздух этот пьешь, словно нектар сладостный, будто воду живую пригубил – и вон из тебя все хвори да недуги. Тайга-маменька, любезная, всех своих жителей и кормит, и поит, и лаской своей безграничной одаривает, и каждому из них живется вольготно.

Ох, весна ты, весна! Как же любо стало в лесу, боже ты мой! Взмахнула ты рукой, и прилетели вслед за тобой птахи разные, щебечут, поют так заливисто, что, кажется, вот дай мне, Боженька, жизни сто лет, так бы и слушал всегда эти трели сладкие! Ой, весна ты моя, девушка ненаглядная… До осени, в золотую парчу одетую, царствовать тебе в таежных краях безраздельно, расцветать цветами яркими, и пусть ветерочек-дружочек тебе песню напевает красивую…

…Охотился понарошку волк-серый бок по весенней тайге, зайца как бы промышлял. Шел он по следу косого долго, настойчиво – то там спрячется за ель разлапистую, то здесь припадет к земле тихонечко так и прислушивается. Да и не охотится он вовсе, а играет с зайчишкой. А у длинноухого душа в пятки ушла. Бежит он со всех сил от серого, петляет то туда, то сюда, на мгновение замрет, притаившись, а сердечко-то колотится вовсю от страха. Ну вот, где-то у болота промелькнул заяц, тихонечко так, будто и не он вовсе, а тень его. Эх, дурачок длинноухий, кого же ты обмануть хотел? Волка серого? Такого не обманешь, он тайгу сердцем чует, каждый шажок в лесу бескрайнем ему сызмальства известен. Посидел заяц в густом ельнике, сердечко его чуток унялось, ну, думает, все, миновала беда, ушел волк проклятущий обратно в свои глухие места. Только ушастый из ельника-то выскочил, а волчишка-то тут как тут – заяц ему к лапам и подкатился! Закричал заяц от страха тоненько, уши прижал, глаза зажмурил – вот сейчас клыки волчьи схватят его за шею, и все!