Александр Покровский - Метаморфозы греха

Семье Фёдорович Надеждинский с виду был неприметным мальчиком, ничем не отличавшимся от миллионов таких же, как и он, шестнадцатилетних отроков. Рост средний, волосы тёмно-русые, глаза карие, телосложение насильно откормленного дистрофика – в целом, ничего удивительного. Такие не привлекают внимание противоположного пола, не привлекают внимание сверстников, пребывая большую часть жизни в одиночестве или в обществе таких же неудачников и задротов, как и они сами.

С ранних лет Сеня избрал путь замкнутости, не чувствуя нужды в окружающем мире, будучи погружённым в какие-то свои думы и мечты. Однако, как действие порождает противодействие, так и замкнутый ребёнок породил к себе внимание со стороны некоторых ровесников. Дело развернулось ещё в детском саду. Тогда через некоторое время игры в дочки-матери Женя завёл себе узкий круг общения, в котором и пребывал до первого лета в своей уже сознательной жизни. Первого лета, проведённого вне стен этого замечательного учреждения для детей. К сожалению ли, к счастью ли, но многих своих товарищей по детскому саду он видел в последний раз. В первый раз маленький мальчик столкнулся с такой вещью, как разлука. Правда, в ту пору полностью осознать, что это такое, он ещё не мог, ведь близился сентябрь, а значит новые знакомства, новая обстановка.

И вот первое число – очередная годовщина начала Второй мировой войны, и вместе с тем ознаменование нового этапа в жизни длиной в целых девять лет. Это была его собственная война, со своими победами и поражениями. Первые четыре года прошли незаметно, можно даже сказать, пролетели. Конечно, тогда создавалось ощущение их бесконечности из-за схожести каждого последующего дня на предыдущий. По инерции в новой среде обитания Сеня почти ни с кем не общался, а если и общался, то в основном по делу. «Скукота, – скажет читатель, – каждый это проходил, может быть проявлял себя более активным и инициативным карапузом в плане покататься после школы с горки на портфеле или подёргать девочек за косички». Всё это, мол, давно схавано и высрано. Пожалуй, сюжет стар как мир, однако без подобного разжёвывания дальнейшие события потеряют свою остроту. Посему продолжим.

Пятый класс, новые учителя, занятия по разным кабинетам. Поначалу непривычно, да и новые лица несколько смущают, но прав мудрец, говоривший, что человек привыкает ко всему. Так произошло и в тот год. Вскоре новые лица стали старыми, все ко всем привыкли, одним словом, рутина. Но так ведь не бывает, чтобы молодой человек ни с кем не общался и вёл образ жизни схимника. Разумеется, и Сеня это понимал, но общался он преимущественно со своими уличными приятелями, с которыми лазал по деревьям, играл в бирюльки, ковырялся в говне вперемешку с песком, то есть играл в песочнице, зимой делал снеговиков, приделывая им первичные половые признаки. И вообще отлично проводил время. Благодаря родителям, особенно папе, научился материться ещё лет в шесть, приводя в недоумение мам своих приятелей различными речевыми этюдами.

Многие события с высоты сегодняшнего дня кажутся наивными, а переживания глупыми и недостойными внимания, но жизнь в ту пору казалась в целом проще и лучше, нежели теперь. Она не думала останавливаться, и Семён начинал заново открывать для себя своих одноклассников. С ними, в основном мальчиками, он проводил перемены за разговорами ни о чём, стоял рядом, когда те выкуривали первые сигареты, занимался безобразными, с точки зрения учителей, выходками, однако смешными и остроумными с точки зрения их инициаторов.

Не стоит, правда, идеализировать то время, ибо и среди детей случаются ссоры, потасовки и в целом недопонимание из-за всякой мелочи. Сеня с приятелями становился старше и в какой-то момент потерял интерес к прежним товарищам, собственно, как и они к нему. Всё течёт, всё изменяется, изменился и сам Семён. Всё цвело и пахло. Всё как у всех.

Часть первая. Школьная пора

Мы все учились понемногу,

Чему-нибудь и как-нибудь…

Александр Сергеевич Пушкин

«Евгений Онегин»

Глава 1. Алёна Дмитриевна

Девятая школа при всей типичности выделялась всё-таки одной удивительной деталью – она избрала себе роль эдакого заповедника мамонтов отжившего столетия, живых свидетельств ушедшей эпохи. Таким человеком, в частности, была Алёна Дмитриевна Калашникова. С виду определить её возраст вызывало затруднения – складки жировой массы скрывали внешние признаки давно, очень давно прошедшего бальзаковского возраста. Немногочисленные, хотя довольно крупные бородавки придавали ей сходство с огромной жабой, отвлекая всякое внимание на себя. Характером, вернее, норовом Алёна Дмитриевна была крута, поэтому если нечто шло наперекор её убеждениям или просто вызывало хотя бы мнимый повод, то неминуемо вспыхивал пожар. И счастлив был обидчик, коль услышал лишь отборную матерщину в свой адрес. Случались прецеденты, когда немолодая, но полная сил женщина могла выписать «каналье» хорошую пощёчину по одной щеке или звонкую оплеуху по другой. Однажды, будучи в нетрезвом состоянии и при паршивом настроении, на вопрос одного смельчака, пьяна ли она, Алёна Дмитриевна решила «разыграть сценку». Представив себя Наполеоном Бонапартом, а обидчика Кутузовым, отступающим от Бородина, она гналась за ним, крича на весь бельэтаж, что тот-де «одноглазая змея» и «позорный боров». И только старательная уборщица с мокрой тряпкой смогла остановить энергичного полководца, организовав для него собственное Ватерлоо. Конечно, если бы Алёна Дмитриевна добилась своего, то никто не стал бы спускать выходку на тормозах. Однако неудача в одном сменялась удачей в следующем, и ссылка на остров Святой Елены сменилась на дисциплинарное взыскание. Очередное.