Юлия Миланес - Продавец счастья

На столе появляется новая пара. Мильёнщик снова долго крутит кости в руках и разглядывает на просвет, потом просит подуть на них сначала Марью Никитичну, затем князя. Бросает.

– Ну, теперь удача отвернулась от вас, Ипатий Силыч, – подобострастно улыбается незаметный человек. – Один и один.

– Не отдавать же часы бусурманину! – противится Алексашка.

– Ты же сказал, что хорошо его знаешь, прохиндей. Можешь за него поручиться? – спрашивает Марья Никитична.

– Могу поручиться, что он не донесет на нас в полицию, – выкручивается тот. – Кто ж его будет слушать? Он и лопочет невнятно.

– Риск – благородное дело, – вмешивается молодой князь.

Бобо трясет кости и бросает. Шесть и четыре!

Мильёнщик размашисто крестится на окно.

– Что ж креститься-то попусту? – насмешливо спрашивает Марья Никитична. – Не богоугодное это дело – в кости играть. Богохульствуете, мой друг.

Ипатий Силыч размашисто ударяет игральными костями о зеленое сукно.

– Шесть и пять! – лицо мильёнщика краснеет от радости. – Вот же! Вот же! – кричит он, обращаясь по очереди ко всем в комнате. – Не отвернулась Фортуна!

«Не будет золотых часов», – горестно думает Бобо, начисто забыв, что у него нет караванов с хлопком.

– Надо выпить водочки по случаю проигрыша, – участливо говорит незаметный человек.

Алексашка морщится, берет со стоящего в углу резного столика графин, чистую стопку и, налив водки, ставит перед бусурманином.

Узбеки не любят русских за пристрастие к горькой, но сейчас Бобо думает не об этом, поэтому храбро опрокидывает стопку в рот и на глазах у него выступают слезы.

Он выходит в коридор и понимает, что на него надвигается густая, вязкая темнота. Квадратное жерло коридора старой коммунальной квартиры уходит в бесконечность. Стены, крашенные зеленой масляной краской, наверху замыкаются когда-то беленым, а теперь желтым от протечек потолком, который оказывается кривым и узким.

Коридор завален хламом, который хозяйка забирает в счет долга у незадачливых жильцов, не имеющих средств расплатиться за комнаты. Здесь стоит колченогий вытертый диван, маленький покрытый пылью холодильник с магнитиками, раньше принадлежавшими жившему здесь ребенку, тумбочка, накрытая линялой полотняной салфеткой, и треснутая ваза на ней. В дальнем углу – хозяйственный инвентарь: швабра с вылезшей щетиной, обломанный веник, дырявая половая тряпка и ржавое жестяное ведро. И деревянное, полированное десятками рук топорище, нелепо торчащее из ведра.

– Как вы его, Ипатий Силыч! – раздается из комнаты подобострастный голос незаметного человека. – С кем взялся играть бусурманин? Еще за стол его посадили.

– Что они, что китайцы – все на одно лицо, – произносит задорный голосок Марьи Никитичны. – Понаехали тут, а сами курят опиум.

Тусклые крашеные стены наваливаются на Бобо, пол с потолком сходятся в одну точку в конце коридора, и в руку скользит гладкое топорище. Тепло дерева согревает холодные пальцы. Узбек перехватывает топор обеими руками и возвращается в комнату.

Ипатий Силыч сидит, повернувшись к двери спиной, и гладит подвешенную на жилет золотую цепочку часов. Марья Никитична и молодой князь стоят у окна и со смехом читают закладную Бобо. Незаметный человек снова растворился в складках оконных портьер. Алексашка Михайлов с тоской смотрит на занимающийся рассвет. На вошедшего никто не обращает внимания.

Топор становится невероятно тяжелым. Узбек силится поднять его кверху, но ему едва хватает сил, чтобы удержать руки на уровне груди. Мильёнщик наклоняет голову. Бобо видит его седые сальные волосы на макушке – все до единого волоска, испарину на выглядывающей из сюртука толстой шее, и понимает, что сейчас ударит топором в этот загривок. Ударит ради золотой луковицы часов с бриллиантами и массивной цепочкой. Нет – ради маленького домика с резными дверями и теплыми желтыми дынями, растущими во дворе. Сознание сужается до капель испарины на шее Ипатия Силыча.

Бобо поднимает топор.

***

Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ревет гудок тепловоза, и за окнами проносится фирменный скорый поезд «Санкт-Петербург – Рига».

Бобо просыпается и смотрит на свои пустые руки.

В комнате шесть шагов на девять держится спертый, тяжелый воздух. Братья спят. Пошатываясь, узбек выходит в коридор и долго открывает входную дверь, пока замок со скрипом не сдается его упорству.

Ноги скользят по стертым каменным ступеням лестницы парадного подъезда. Бобо падает, скатывается до ближайшей лестничной клетки и остается там лежать в нелепой, изломанной позе. Мелочь со звоном высыпается из карманов и разлетается на несколько этажей. Неизвестно откуда появляется дворничиха: