Арина Евдокимова - Нежная Ева

Когда озноб охватил всё тело, я открыл глаза. Круг от тусклого фонарного света строго очерчивал свою территорию, частично захватывая моё тело на проезжей части. Всё та же тишина и отдалённый, чуть различимый плеск воды. Неподалёку – набережная.

Я натянул брюки и попытался встать. Никаких чувств, кроме ненависти и отвращения. К самому себе. Ни одной мысли, кроме желания смерти. Чем быстрее, тем лучше.

Я добрался до моста и посмотрел вниз. Вода, загнанная в искусственные рамки каменных берегов, тихонечко плескалась, стараясь не нарушать всеобщей тишины. Ласковые волны манили своими мокрыми ладошками, шёпотом уговаривая без излишних раздумий присоединиться к ним и нарушить размеренный ритм жизни. Их обещания казались такими заманчивыми, что я почти решился и прислонился к чугунной ограде. К реальности вернуло ободранное кровоточащее колено, которое сильно заныло от соприкосновения с холодным металлом. Я схватился за колено и присел. Надо кроссовки снять. Они хорошие, почти новые. Может, кто подберёт. Вообще-то, было бы неплохо, если меня похоронят в них. Хотя, какая разница? Разве это имеет какое-то значение?

Развязывая шнурки, я почему-то подумал о том, что скажет на моих похоронах Покровский. Несмотря ни на что, он был единственным моим другом и многому научил. Я пытался понять его философию подчинения судьбы человеку. В ней что-то было, что-то важное и серьёзное, непостижимое для меня. Толик понял это важное, я – пока нет. Но ещё есть несколько минут, чтобы осмыслить теорию владения ситуацией и властвования над судьбой. Уверен, мне будет легче принять смерть, разобравшись в своих отношениях с фатализмом.

Сейчас я переступлю чугунную границу омерзительного для меня существования и чего-то неизведанно-загадочного, ожидающего меня под тёмным покровом водяной глади. Но если смерть – значит, смирение и покорность. Значит, судьба надо мной, а не я над ней.

Мама всегда спала чутко. Заслышав поворот ключа в двери, она накинула халат и вышла из комнаты:

– Что так рано-то?..

Я молча скинул кроссовки.

– Хорошо погуляли?

Не отвечая, я прошёл в комнату и ничком упал на кровать. Только никаких расспросов! Ради Бога, мама!

– Ты пьян, что ли? – она вошла в комнату и присела рядом на кровать. – Алкоголь – не лучшее средство самовыражения, поверь мне. Это примитивно. Так каждый может… – мама ласково провела ладонью по моим волосам. – Всю жизнь я тебе говорю, ты особенный, ты не похож на других. Это не для тебя… – мама коснулась моей влажной щеки. – Что это, Илюша?.. Ты плачешь? Что случилось?

Я не отвечал, и только с каждым её словом становилось всё труднее и труднее сдерживать слёзы.

– Толик, да? Это он, скажи, он? Он тебя ударил, да? Бил? Тебе больно? Илюша, миленький, что случилось?

Я молчал и очень старался дышать ровно.

– Я позвоню его матери, я этого так не оставлю! Не можешь сам, я отдеру ему всё, что можно!

И тут я не выдержал. Слёзы словно прорвали большой накопившейся резервуар бурным потоком рыданий. Я уткнулся в плечо матери и, не в силах больше сдерживаться, разревелся.

Мама испугалась:

– Что случилось? Скажи мне. Что этот малолетний подонок сделал?

Я помотал головой и, глотая сопли, чуть слышно пробормотал:

– Это не Толик…

– А кто? Кто тебя обидел?

Рассказать матери правду я не мог.

– Меня ограбили…

– Ограбили? В клубе? – мама крепко прижала меня к груди и, стараясь успокоить, гладила по спине. – Разве ж можно из-за этого так плакать, дурачок!.. Господи, да чёрт с ними, с деньгами! Пропади они пропадом! Не смей, слышишь? Прекрати. Вот удумал! Пусть это будет самым большим горем в твоей жизни!..

Она искренне верила в это. А мне тогда казалось, что большего горя быть не может.

Сегодня назревает паршивый день. Я понимаю это, открыв глаза. Из окна ординаторской, насупившись, словно я – цель истребления, на меня косятся серые облака, тянущие за собой как тяжёлую артиллерию свинцовую тучу. Вероятно, её грозный вид должен привести меня в смятение, а если не поможет, нанести подлый мстительный удар по настроению. Я принимаю вызов и, отключив паникующий будильник в телефоне, встаю.

Первая атака хмурого утра отбита холодной водой и мятной зубной пастой. Включаю чайник и, прихватив на посту градусники, отправляюсь на утренний обход.

В четвёртой палате пациенты ещё спят, приходится их будить:

– Господа выздоравливающие, подъём! Проверка градуса здоровья.

Раздаю пробуждающимся пациентам градусники.