Эльвира Сапфирова - Будет воля твоя. Книга 2

– Давно приехала?

– Мать ремонт решила ни с того ни с сего сделать, пришлось приехать.

– Что, сами делаете?

– Еще чего! – дернула Таня плечами. – Бригаду наняла, теперь следить приходится.

– А сегодня что же?

– Выходной, – рассмеялась гостья, – надо же старых друзей навестить. Или не надо?

Спросила и подведенные стрелкой глаза сузились, превратившись в щелки.

– Рассказывай! Ясно, что мой пример не вдохновил. Одна?

Ира опустила глаза, чтобы не выплеснуть на неожиданную гостью накопившуюся неприязнь, лениво с видимым удовольствием сделала глоток и подумала: «Попался тебе хваткий мужичок – радуйся, не хвастай». Желания отвечать не было. Ждала. Татьяна как ни в чем не бывало наморщила лоб и участливо спросила:

– Ты же жила с каким-то гроссмейстером. Нет?

– Расстались, – ответила Ира, и резко поставленная фарфоровая чашечка громко, протестующе зазвенела.

– Сейчас турецкие сервизы везде можно купить, не то, что раньше. Красивые, правда? – Татьяна усмехнулась, повертела чайную пару и аккуратно поставила рядом. – Ну, ладно, не переживай.

Она села глубже и серьезно, по-дружески продолжила:

– Вот и хорошо, что расстались. Хочешь, приезжай ко мне.

Сочувственный тон, приглашение погостить ослабили внимание Ирины, а мелькнувшая мысль недельку полежать на пляже, понежиться на солнышке вызвали блаженную улыбку на лице. Татьяна, внимательно наблюдавшая за подругой, тут же подтвердила:

– Поваляешься, отдохнёшь. У нас в гостинице много одиноких отдыхающих.

– А муж не будет против? – недоверчиво спросила Ира.

– Поживешь в моем номере. Мы дом достроили, двухэтажный. Дел хватает.

Чувство досады, вызванное благополучием подруги. волной накрыла Ирину. Она наклонилась, собирая чашки, встала, отнесла посуду в миниатюрную кухню. Наконец, способность мыслить вернулась:

– И что ты хочешь взамен? – спросила она нараспев, подходя к дивану, на котором сидела подруга.

Татьяна рассмеялась и повернулась, заставив диван жалобно скрипнуть:

– Вот, вот, узнаю подругу. Ничего, кроме твоего хорошего настроения и желания покутить, погулять.

В зеленых глазах играли искорки смеха. Полные, красиво подведенные губы улыбались. И добродушное выражение лица, и открытая непринужденная поза – всё должно было располагать, вызывать доверие. Но Ира, наоборот, сразу насторожилась.

– И с кем? Кого я должна разорить?

– Не переживай! Тебе будет приятно.

Татьяна встала, подошла к окну. Детский смех, плач, крики неслись с площадки, достигая девятого этажа, и раздражали ее, сбивая с мысли. Она прикрыла окно, резко засмеялась, подняла ногу, облокотившись на подоконник, повертела ею, любуясь импортными босоножками. Она питала к обуви особую любовь. Выбирала всегда самую яркую, самую лучшую и чуть-чуть тесноватую, чтобы её массивная по сравнению с ростом ступня, почти мужская, с уже выпирающей косточкой на большом пальце, выглядела не такой длинной. Конечно, не эталон, но все же… Вздохнула, глядя на опускающуюся ногу.

– Извини, отвлеклась. Представляешь, встанешь утром, а под окном тебя ждет этакий кошелек с ушками в шикарной машине. Хорошо, а?

Но Ира даже не улыбнулась.

– Может, и замуж выйдешь, – в раздумье продолжала Татьяна, -детей, вон, нарожаешь. Повысишь рождаемость в стране.

– Я?! – фыркнула презрительно Ира.

– Ну, это я так, на всякий случай, вдруг за это время в тебе что-то изменилось. На одни звания и выигрыши теперь не проживешь.

– Господи, – начала терять терпение Ира, – да говори, что тебе надо.

– Мне? Думаю, это скорее тебе надо. Помнишь Валентина, который сбежал на юга от тебя с семьей?

Ира недовольно передернула плечами.

– Не от меня, а в поисках лучшей жизни. Ну, и что из этого? Тоже мне, любовник! Подарит духи раз в месяц и довольный, как слон. С чего ты вспомнила о нем?

– Ну, теперь он богатенький бизнесмен, а не бедный учитель математики. Можешь его опять закрутить?

– Да зачем мне этот жид нужен?

– Не тебе. Мне. Поиграй с ним, —равнодушно предложила Татьяна, рассматривая резную шкатулочку на шкафе; глаза сверкнули и погасли. – А подарок будет уже от меня.

Татьяна в упор смотрела на подругу, которая, опустив голову, задумчиво теребила бахрому покрывала и молчала. Раздумье бесило. Тщательно скрываемое недовольство, готовое в любую секунду выбросить приказы и не терпящее никаких возражений, до предела сжалось комом в горле, изменило выражение лица. Оно стало властным и жёстким, будто говорило: « Это что такое? Она еще и раздумывает, голь перекатная?!» Но расчетливость, как всегда, взяла верх над эмоциями, и, не дождавшись ответа, Татьяна нарочито весело воскликнула: