Гостья . Я просто смотрю, как живут юмористы. Слыхала от Надежды Григорьевны: вы мастер по части веселых сюжетов.
Дорогин . Юмора с тех пор поубавилось. Во мне и в России – в нас обоих. Правда, остается привычка. Не столько замена, сколько инерция. Наматывает время на палец. Вот ваша постель, а вот и ширма, которою можете заслониться. Сейчас же прошу разделить мой ужин.
Гостья . Благодарю вас, вы очень добры. Она не однажды вспоминала, как вкусно вы ее накормили.
Дорогин . Увы, Ангелина Петровна, в те дни стихия народная лишь накапливала свою историческую мощь. Теперь же, когда она в полном цвете, снабжение заметно ухудшилось. Впрочем, что Бог послал, чем богаты и прочее, что говорят в этих случаях.
Гостья . Поверьте мне, я неприхотлива. Что-нибудь влажное найдется?
Дорогин . Что вы имеете в виду?
Гостья . Водку я имею в виду.
Дорогин . Ах, вот что. Этот продукт – в наличии.
Гостья . Налейте. Заодно и помянем. Вашу Верочку и мою Наденьку.
Дорогин (поднял стакан, но не выпил). Немыслимо.
Гостья . Что, Андрей Николаевич?
Дорогин . То, что ее больше нет. Немыслимо.
Гостья . Но отчего же? Вы только вспомните, какою была эта пичужка. Нечего сказать – каторжанка. По-вашему, она могла это выдержать?
Дорогин . По-моему? Да. Она – могла. Больше того, я был уверен.
Гостья . Напрасно, напрасно, вам так казалось. Там выжить могут такие, как я. Мрачные жилистые старухи. Которые ничего не ждут. Не видят снов. Не насилуют памяти. И не бормочут стихов наизусть.
Дорогин . Не спорю, Ангелина Петровна. Достаточно на вас поглядеть, чтобы представить ваши возможности.
Гостья . Что вы знаете о моих возможностях?
Дорогин . Догадываюсь, что они велики. Пожалуй, даже – неограничены. Ох, не смотрите так на меня. Делается не по себе. Вашим взглядом можно открыть бутылку.
Гостья . Зачем же, если она открыта? Вот кабы мы ее с вами достали со дна морского – другое дело. Нашли бы в ней привет обреченных.
Дорогин . Мороз по коже… Ваше здоровье. У вас поэтический угол зрения. Не зря оно проникает вглубь. Вы, верно, любительница стихов. Не меньше Верочки.
Гостья . Наблюдательны. Но все это было в другой моей жизни.
Дорогин . Божусь, что и теперь вы их помните.
Гостья . "Вот – мои воспоминанья: прядь волос, письмо, платок. Два обрывка вышиванья. Два кольца и образок".
Дорогин . Багаж не больно обременительный.
Гостья . Он тяжелей, чем вам представляется.
Дорогин . Прошу прошения. Мне бы понять, что с этим куплетцем нечто связано.
Гостья . Юность моя, Андрей Николаич. Вполне довольно, чтоб повторять этот куплетец с особым чувством.
Дорогин . Еще раз прошу меня извинить. Я поздно прочел господина Случевского, которого вы мне продекламировали. Моя юность была не схожа с вашей. Поэзии в ней не было вовсе.
Гостья . Она мне рассказывала.
Дорогин . В самом деле?
Гостья . Она любила о вас говорить.
Дорогин . А не рассказывала о том, как стал я искать пропавший листок, чтобы прочесть ей один сюжет, и вдруг наткнулся на бумажонку со странными цифрами и кружками, как вскинул свои изумленные очи и увидел в ее розовых пальчиках некий предмет. И черное дуло, глядящее на меня в упор.
Гостья . Я пользовалась ее доверием и слышала об этой истории. Нельзя отрицать, что ваше знакомство было из ряда вон…
Дорогин . Тем более, что тут же оно могло оборваться.
Гостья . Бедняжка. Но все же вы уцелели. О вашей гостье не скажешь и этого. Нашли вы потом тот пропавший листок?
Дорогин . Еще бы. Лежал перед самым носом.
Гостья . Пропавший и найденный вновь сюжет. "Потерянный и обретенный рай".
Дорогин . Мильтона вспомнили? Слишком звонко для завалящего юмориста. (После паузы.) Что она вам еще говорила?
Гостья . Еще она говорила о том, как ранним утром, перед уходом, смотрела долго на ваше лицо, пока вы спали, и понимала, что это лицо ей стало родным. (Усмехнувшись.) О страшном, о черном не говорят. В особенности, на колесухе. Похоже, что вы были ей дороги.
Дорогин . Ах, Боже правый!.. Неудивительно, что она помнила обо мне. Я был последним человеком ее свободы. Так оно вышло. После меня началась Голгофа. Но – дорог… Вы говорите – дорог? Я должен был встать на ее пути, не дать ей ступить за порог, не пустить. Должен был не спускать с нее глаз. Пусть я не знал, но что-то же чувствовал. Но оказалось, не чувствовал, нет! Заснул. Как бессмысленное бревно. И не проснулся даже тогда, когда она прощально смотрела. Я дал ей уйти – на смерть и муку. Подобный фрукт не может быть дорог.
Читать дальше