Александр Яковлев - Под небом цивилизации

Дорогу до Нью-Йорка приходилось преодолевать с пересадкой. Сначала под лязг железа электрички, звенящего среди запахов парфюма, пота и перегара, ёжась среди заспанных, молчаливых, зевающих вялых тел, уткнувшихся в светящиеся дисплеи. Затем на городском автобусе, гордо плывущем по своей выделенной полосе, соревнуясь с наглыми и дорогими жёлтыми шашечниками. Ещё немного и Миа обязательно подкопит и купит первоклассный автомобиль, а потом и квартиру. Но хватит ли терпения…

Часть 2

Я, Миа

Вот и студия, заточённая в железобетонной небоскрёбной колбе. Широкие коридоры, освещённые LED лампами с гранитными отполированными уборщиками полами. Высокие растения в больших чёрных глиняных горшках чередуются с абстрактными металлическими образами извивающихся тел.

Гримёрка, не менее светлая. Большое зеркало с подсветкой выглядит как портал. Портал, в котором я пытаюсь увидеть параллельную вселенную. Вселенную, в которой всё пошло бы по другому сценарию, в которой повороты с большим обзором и более плавные, в которой ты точно знаешь, кого можно, а кого нельзя любить. И эти процессы контролируемы сознанием, а не сердцем. Вселенная, где ты ощущаешь свою значимость для людей. Где родные всегда живы и здоровы, а тебя сопровождает вдохновение и умиротворение.

Ну хватит, пора оторвать взгляд от этого манящего света надежды. Пора ощутить эту реальность…

Еще несколько метров до съёмочной площадки, приветствие коллег, короткие беседы под утренний кофе, улыбки, смех и…

– Так, начинаем с пятой сцены, эпизод три, – голос режиссёра.

Хлопушка, и я надеваю маску. Удобно, маска одна. Маска голодной, похотливой и всегда довольной женщины. Шлепок по бедру, открытый рот, дубль два, ещё раз, на этот раз он проходит в горло, сбивая дыхание и извлекая приличный сгусток слюны, лёд, щепок, свет камер, грубая сухая мужская рука, женская, нежная и чувственная, о да, стоны постановочные или нет – не разобрать, язык, как компенсация за предстоящую грубость, плевок, грубый рывок за волосы, теперь их трое, как хорошо, как плохо… И в этом вихре плоти и пота, наигранности и искренности, вожделения и отвращения, нежности и грубости ОН. И как его любить? Как он будет любить?

Руки

Сегодня Виктор Вениаминович вышел из дома, как обычно, в 7:15 утра. Он ёжился от осеннего колючего и влажного холода в своё тёплое итальянское пальто, поверх которого была накидка, похожая на мексиканское пончо, только монотонно-чёрного цвета. Она скрывала его неестественно большие, огромные плечи и полностью скрывала руки.

С безукоризненной точностью подъехал его Майбах с красивым сочетанием букв и цифр на госномере и личным шофёром. Лакей открыл мягкую и податливую дверь роскошного автомобиля, поприветствовав своего хозяина. Лишь еле заметным молчаливым кивком удостоил он своего слугу в ответ.

Кроме как на работе, Виктор Вениаминович был очень молчалив. Лощёное лицо редко выражало эмоции. Фигура была грузной и бочкообразной, а иксообразные ноги походили на одинокую ножку фужера. Последствия лёгкой и праздной жизни. Конечно, отец пытался в детстве занять его. Сначала отвёл в теннисную секцию, которая ему быстро надоела. А затем в кружок моделирования, где он услышал от мальчишек порцию критики относительно его корявых и неумелых рук. Это была последняя капля, и так в небольшой чаше, терпения молодого человека. Полный холодильник деликатесов, американские джинсы, японский магнитофон… И зачем с таким арсеналом что-то делать самому? А завистливые и голодные взгляды сверстников, в вещах, доставшихся от старших братьев и сестёр, только способствовали самоутверждению.

В распахнутые кованые ворота, автомобиль помчал его из жизнерадостного фешенебельного района, усеянного уличными фонарями и диковинными высоченными заборами, по пригородной трассе к бетонным серым лабиринтам хрущевок, в городскую промзону. Сзади, не отставая ни на секунду, следовал затонированный в ноль небольшой чёрный фургон.

Остановившись, он долго сидел и смотрел через искажённое каплями дождя окно авто на сутулые натруженные силуэты работяг, которые спешили на работу, дабы не отхватить штраф. Он смотрел и не понимал, как можно за такие копейки ещё и стремиться не опоздать на грязную тяжёлую работу. «Да, кстати, а за какие копейки??? О, Господи, зачем мне это знать», – поскорее стал он отгонять от себя эти мысли. Запах промзоны перебивал другой, более яркий запах, который он чувствовал даже через стекло – запах нищеты и беззащитности. Этот аромат очень противоречив, он вызывает рвотный рефлекс и в то же время жажду, жажду власти.