Юлия Монакова - Лёд моей души

– Москва очень изменилась за последние несколько лет, – заметил он. – Думаю, вы её не узнаете… Я обычно ненадолго уезжаю, но всякий раз после возвращения мне нужно время, чтобы заново привыкнуть к родному городу.

– Часто приходится уезжать? – из вежливости спросила Аля, чтобы поддержать разговор.

– Профессия такая… – и попутчик столь красноречиво покосился на неё, ожидая соответствующих вопросов, что Але ничего не оставалось делать, кроме как и дальше изображать преувеличенный интерес.

– А кем вы работаете?

Он зарделся как девица на выданье.

– Вообще-то я бард. Автор-исполнитель собственных песен, – пояснил он на всякий случай и с плохо скрываемой гордостью кивнул куда-то вверх.

Она послушно задрала подбородок, следуя взглядом за его жестом, и обнаружила на верхней полке упакованную в чехол гитару, не замеченную ею прежде.

– О, как это… любопытно, – машинально выговорила Аля, отчаянно лицемеря.

– Я выступаю под сценическим псевдонимом Митяй Воздушный. Возможно, вы слышали мои песни на радио или где-нибудь ещё? – глаза попутчика заблестели под стёклами очков.

Митяй Воздушный. О господи… вот только этого ей ещё и не хватало.

– М-м-м… – пробормотала Аля, неопределённо поводив в воздухе рукой. – Имя, кажется… да, имя определённо на слуху.

Откровенно говоря, она никогда не любила пение под гитару – ни петь самой, ни слушать других, находя это довольно унылым и скучным занятием, и уж тем более не знала имён современных авторов-исполнителей, просто никогда не интересовалась ими.

Неподалёку от её родного города на берегу Волги каждое лето проводился традиционный фестиваль бардовской песни, собирающий в своём палаточном лагере десятки тысяч людей со всей страны. Многие Алины друзья и коллеги регулярно посещали этот фестиваль, приглашали и её с собой – но она только в ужасе мотала головой, живо воображая себе романтику с отсутствием горячей воды, цивилизованного туалета и тёплой удобной постели, зато с присутствием огромного количества комаров, алкоголя и бесконечно-занудного: “Милая моя, солнышко лесное…” или “Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!”

Заметив, что попутчик потянулся за гитарой, Аля вздрогнула и напряглась. Он же не собирается петь для неё здесь и сейчас?!

– А как мне вас называть? – торопливо спросила она, пытаясь отвлечь барда от его музыкального инструмента. – Не “Митяй” же… Как вас на самом деле зовут, Дмитрий?

– Да так и зовите – просто Митяем, – великодушно позволил он, вытаскивая гитару из чехла и нежно, точно любимую женщину, устраивая у себя на коленях. – Я уже привык.

– А я Аля! – выпалила она, с ужасом глядя на то, как он берёт пару пробных аккордов. – Вообще-то, конечно, Алевтина…

– И что же мне вам спеть, Алечка? – спросил он таким умильно-задушевным тоном, будто ожидал, что Аля сейчас умрёт на месте от привалившего ей счастья.

Господи, не надо… Но она уже понимала, что отвертеться не удастся. Сейчас за то, что она ела его блины, придётся расплачиваться – слушать козлиный тенорок и изображать восторг. Пожалуй, слишком высокая цена даже за вкусный завтрак и любезно принесённый чай…

Поскольку Митяй всё ещё терпеливо ждал от неё ответа, Аля кисло улыбнулась.

– Ну давайте что-нибудь… на ваш выбор.

И Митяй запел.

Аля собиралась терпеть так долго, насколько только у неё хватит моральных сил, до последнего, а потом всё же сбежать из купе под каким-нибудь благовидным предлогом (мол, увы и ах, что-то у меня живот прихватило, может быть, как раз из-за ваших злосчастных блинчиков, так что извините). На всякий случай она даже состроила подходящее случаю выражение лица: слегка сморщилась, точно уже начала испытывать дискомфорт в желудке, но…

Она не знала, как Митяй это делал. Он был колдуном? Ведьмаком? Шаманом?

Те звуки, которые издавала гитара в его руках, ни капли не напоминали типичные, ненавистные Але, бардовские песни. Это была прекрасная музыка, заставляющая сердце сладко и грустно сжиматься. Мурашки бежали вдоль позвоночника, в носу щипало… Приоткрыв рот от изумления и восхищения, Аля слушала, как попутчик играет для неё и поёт.

И голос… голос у него был тоже необыкновенный. Никакого козлиного тенора! Чистый, сильный, уверенный – очень мужской голос. Теперь Митяй не казался Але ни нелепым, ни смешным, ни несуразным. Она больше не замечала его сияющей лысины, большого носа, очков с толстыми линзами – лишь заворожённо наблюдала за его руками, кистями, пальцами, перебирающими струны… ей-богу, Митяй казался ей сейчас почти красавцем. Прекрасным менестрелем. Трубадуром. Настоящим гением!