Олег Мамонтов - Встречи с нимфами

– Значит, вы находите справедливым то, что украинцы в Донбассе обстреливают жилые кварталы из тяжёлой артиллерии? – уже откровенно возмутился Вязигин. – Что русским на Украине нельзя пользоваться родным языком? И это ваш долг велит вам писать, что в посёлках вокруг Луганска съели собак?

– Конечно, я не могла видеть всего, что происходило в Донбассе, потому писала и с чужих слов, – спокойно возразила Кундрюцкова. – Вы должны понимать, что мне было очень трудно. Я же брала интервью у полевых командиров сепаратистов, которые запросто могли меня расстрелять, когда бы узнали, что и для каких изданий я пишу. А узнать они могли очень просто, достаточно было погуглить в поисках информации обо мне. Но их бдительность усыплял мой российский паспорт с ордатовской пропиской…

– Ну сколько можно, Юрий! – воскликнула Раздорская возмущённо. – Лена – моя лучшая подруга и гостья!

Вязигин был уже не рад тому, что ввязался в тяжёлый разговор, но прервать его, не высказавшись до конца, не мог. Ведь подруга его жены была всё же не чем иным, как предательницей, и кто-то должен был напомнить ей об этом. Едва ли во всей Москве найдётся для этого кто-то другой. А ещё его самолюбие укололо то, что о событиях в Валдае столетней давности она взялась судить, не будучи историком. Поэтому с ядовитой улыбкой он сказал:

– Мне всего лишь хочется точности и ясности, как всякому историку. Вот вы ссылаетесь на Меньшикова, смотрите на него как на пример для подражания, хотя и с противоположным знаком: он, по-вашему, был образцовым русским патриотом, а вы стали патриоткой вашей новой родины Украины. Я же считаю, что он был фигурой скорее одиозной и жертвой не вполне невинной, – с этими словами Вязигин отодвинул от себя пустую тарелку и забарабанил пальцами по столешнице.

– Вот как? И на чём же основано ваше мнение?

– На том, что у него множество провокационных, а в наше время просто недопустимых высказываний! Особенно от имени Всероссийского национального союза, который он организовал. Вот сейчас я наудачу наберу в гугле слова «Меньшиков» и «национальный союз», и посмотрим, что получится… Ага, вот его статья, послушайте…

Вязигин начал читать с экрана смартфона, от волнения слегка запинаясь:

– «Россия – для русских и русские – для России. Довольно великой стране быть гостеприимным телом для паразитов… При полнейшей симпатии к обрусевшим инородцам, вошедшим в нашу плоть и кровь, Национальный Союз должен заявить самую решительную нетерпимость к инородцам необрусевшим. Как посторонние тела в организме, как занозы и наросты не сливающиеся с нами племена должны быть удаляемы во всех тех случаях, когда они выдвигают своё засилье. Ограничив их в политических правах, Россия может терпеть на своей территории некоторое количество иностранцев; но допускать проживание в Империи целых миллионов нерусских людей – принцип безумно гибельный».

Вязигин прекратил чтение и вопросительно посмотрел на Кундрюцкову:

– Каково, а? Ну разве можно было писать такое в многонациональном государстве?

– А я считаю, что принципе это правильно, за исключением того, что Меньшиков апеллировал к народу, ещё не созревшему для гражданской жизни, – порозовев, с вполне отчётливым вызовом усмехнулась она.

– Правильно – потому что соответствует действиям нынешней украинской власти, которая не терпит неукраинцев?

– Правильно, потому что любое гражданское общество складывается прежде всего на национальной основе. Если людей не объединяют национальные чувства, едва ли что-то иное объединит их по-настоящему. Это видно на примере ведущих европейских государств. Там веками неотступного давления фактически добились именно того, о чём Меньшиков мечтал для России, принудив свои малые народности слиться с большими нациями. Поэтому в Великобритании не говорят на шотландском и валлийском языках, в Германии – на сорбском, а во Франции – на провансальском и бретонском. Кроме немногих чудаков, конечно. И уже после образования в Европе единых национальных государств там сложились гражданские общества. А Меньшиков пытался ускоренно решить сразу две задачи: создание единого национального государства и гражданского общества в нём. Он отталкивал от себя либеральных представителей национальных меньшинств и смыкался с ярыми черносотенцами – принципиальными врагами гражданского общества. Повторяю: он апеллировал к народу, ещё не созревшему для гражданской жизни.