Леонид Бежин - Оскомина

Немцы же из своих окопов расстреливали революционных бойцов в упор. Расстреливали, как Анка-пулеметчица – белых в фильме о Чапаеве. Вот она, дедовская монада в действии! Сколько жизней могла бы она нам сберечь! И уж, во всяком случае, немцев к Москве не пустила бы и Ленинград от блокады спасла…

Впрочем, дед, как правило, воздерживался от употребления термина «монада» в своих работах, как слишком заумного и отдававшего идеалистической философией. Вместо этого он писал о мобильной перестройке от наступления к обороне и от обороны к наступлению. Он стремился сблизить эти два вида боевых действий, подчеркивая, что в обороне должен скрываться зародыш наступления (сокрушения – в терминах тех времен), а в наступлении – зародыш обороны.

Он писал об этом книгу, но до своего ареста не успел ее завершить, а после освобождения здоровье было настолько подорвано, что какая уж тут книга. Поэтому сохранилась лишь тетрадь с набросками, доставшаяся мне, причем доставшаяся не совсем обычным образом, о коем я еще расскажу. А сейчас лишь бегло замечу, дабы отчасти удовлетворить любопытство читателей, что угол офицерского планшета с этой тетрадью показался, высунулся – выпер – на моих глазах из пролома письменного стола деда.

Я пытался придать этим наброскам цельный и законченный вид, восстановив их прихотливую логику, дописав и восполнив утраченные фрагменты текста. Не уверен, что это у меня получилось. Не удалось мне заинтересовать тетрадью деда военачальников предвоенной поры, поскольку тогда оборона была не в моде и все бредили наступлением, мечтали об увеличении числа республик Советского Союза за счет освобожденных от ига капитализма европейских стран.

Этими мечтами мы жили. Нам казалось, что вот-вот наступит время, когда наша доблестная РККА – Рабоче-Крестьянская Красная Армия повалит полосатые столбы на границах Европы и мы устремимся к неведомым рубежам – сбивать кандалы с рук порабощенного рабочего класса. Я прекрасно помню эту лихорадочную горячку, этот энтузиазм вдохновляющих побед, поскольку я сын своего времени и переболел всеми его прекрасными болезнями. Любимец Родины, я с восторгом смотрел предвоенные фильмы. Я и с парашютом прыгал, и на планере летал вместе с дядей Валентином, и в тире стрелял по движущимся мишеням, а тиры тогда были всюду, как и парашютные вышки.

Но Гитлер напал на нас первым. Мы бы выстояли, если бы стратегия мобильной перестройки от наступления к обороне была одобрена и принята на вооружение. Нас бы это спасло. Начало войны не стало бы для нас столь катастрофическим. Но, увы, этого не случилось, и катастрофа была страшная. Нас спасло лишь то, что в сорок третьем году Сталина удалось убедить в необходимости стратегической обороны – по Свечину, чья главная книга «Стратегия» лежала на столах у Ставки и самого Верховного главнокомандующего.

Мой дед Гордей Филиппович Варга родился в 1888 году. Он всю жизнь гордился этими тремя восьмерками, считая их числом сакральным – таким же, как 111 в опусе последней сонаты Бетховена. Гордился он и своей фамилией, означающей на санскрите «гармония» . Вот оно как! Дед всю жизнь бушевал, ругался, фыркал, отплевывался, высмеивал, издевался.

И вот пожалуйста – гармония!

Его сестры Олимпия и Зинаида, коих мы называли тетушками, хотя для меня они, в сущности, бабки – так же как и тетя Адель, бывшая балерина, жившая во Владикавказе, – родились четырьмя и пятью годами позже. Дед их в шутку называл курносыми младшими лейтенантами, приравнивая это звание к званию младших сестер. На лейтенантов сестры не обижались, но решительно отказывались быть курносыми, всячески доказывая, что носы у них хоть и маленькие, но по всем признакам – римские.

Гордился дед и своим воинским званием полковника, участием в боях за Перекоп, освобождением Крыма и неучастием в красном терроре, хотя это неучастие едва не стоило ему жизни. Землячка и Бела Кун хотели деда повесить после показательного суда за отказ его батальона топить пленных, привязывая им к ногам камни и прикладами сбрасывая с замшелой кручи в воду скалистой бухты.

Дед уверял, что поэт описал ту самую бухту, только вместо чаек по воде плавали фуражки несчастных утопленников, стоймя стоявших – рядами – на дне.