Иван Леденцов - Наши души

– Зачем?

Голос из темноты:

– Потому что он живой!

Сидя на бревне, Иван неотрывно смотрел на переливающиеся угли. Вскоре они уже занимали всё свободное пространство, и не было ничего, кроме этих играющих, потрескивающих драгоценных камней…

Гармонию нарушил резкий неприятный звук: «Взжик». Вместе с этим звуком мелькнуло бледное Петино лицо. Вздрогнув, Иван оглянулся и бросил остатки обгоревших веточек на благодарные угли.

…Необыкновенный осенний день. Первый, робкий, тающий на асфальте снежок – сегодня Иван встретил жену с сыном из роддома и привёз домой нового, ставшего главным ещё до рождения человека. Радость наполнила до краёв это жилище, не оставив места другим чувствам. Радость – продолжение рода купается, взвешивается, кормится! Радость. Сестрёнка бегает вокруг братика, суетится в умилении и желании помочь, приносит пелёнки, ласково смотрит на свершившееся Чудо – на новую Родную Душу:

– Какой он у нас хорошенький! Что-то сказать мне хочет…

«Взжик», – мерзкий звук смешал картинку, выхватив лицо измождённого сына в кабинете МРТ. Иван вздрогнул, потряс головой в попытке сбросить дурман и продолжил заворожённо смотреть на огонь.

Пламя играло в его зрачках, в его желаниях, в его сознании.

…Отец с дочкой и сыном весело резвятся в прозрачной воде. Отплыв немного в сторону, Иван нырнул и вскоре показался на поверхности с большими двустворчатыми раковинами в обеих руках:

– А это наш сегодняшний ужин!

– Не-ет, только не это! – Саша скорчилась от отвращения.

Петя открыл рот, изображая предчувствие необычайной вкуснятины:

– Ам-ням-ням.

Иван рассмеялся и бросил моллюсков в их родную стихию. Дети, подхватив очередной заряд веселья, забрались ему на плечи и голову. С выпученными глазами, имитируя неподдельный ужас, Иван погружается под воду. На поверхности – только смеющиеся дети и руки отца, заботливо их поддерживающие…

«Вжжиик», – идиллия разорвана в клочья. Добра больше нет. Весь мир, вместе с замершим сердцем, сжался в один маленький, дрожащий от страха комочек, а его место заняло измождённое лицо Пети с синими подглазинами, с торчащими трубками, с трахеостомой в горле. Петя едва шевельнул губами: «Домой».

– Ты сказал – домой? – Иван подставил ухо к синеватым губам сына.

Петя слабо кивнул, и губы сложились в слова: «По-е-ха-ли до-мой».

– Поедем скоро, сынок! Обязательно поедем, только немножко поправиться нужно, – Иван нежно погладил сына по лысой головке, поцеловал.

Петя кивнул и шевельнул губами: «До мой».

Иван покачнулся и едва не упал лицом в догорающие угли. Всё та же ночь, тот же тлеющий костёр, но что-то неуловимо изменилось в самой атмосфере, что-то тревожное пробралось в этот мир, сделав его другим. Беспокойство медленно сжимало испуганную душу железной хваткой, а сердце уже вовсю отбивало удары в тщетной попытке привести её в чувство.

Иван повернулся, но увидел лишь размытые очертания палатки. Вскрикнув от нестерпимой боли, он побежал к ней, но, по мере приближения, палатка отодвигалась всё дальше. Неожиданно Ивана сковала смертельная дремота, он запнулся за свою ногу и оказался совсем рядом с палаткой, едва не упав на неё всем своим телом. Это место, как колпаком, было накрыто густым облаком, и брезентовый домик едва проглядывался сквозь пелену сбитого фокуса. Иван протёр глаза, протянул руку вперёд, и в тот же миг палатка растворилась в черноте ночи. Похолодев от ужаса, не воспринимая происходящее, он вернулся к костру, где увидел сидящую на бревне свою собственную сгорбленную фигуру. Иван вскинул руки к ночному небу и закричал что есть силы. Толстые вены вздулись, оплели горло надрывным узором, но из открытого рта не вырвалось ни звука.

Яркие звёзды сплелись небесным хороводом и закружились в бешеном танце. Иван с распростёртыми к небу руками медленно растворился, и теперь лишь одна сгорбленная фигура Ивана осталась сидеть у погасшего костра. Угли едва освещали искажённое болью лицо, оставался освещённым и маленький круг высоко в небе над его головой. Там, в самом центре чёрной пустоты, звёзды кружились быстрее и быстрее, сливаясь в неистовом вихре, пока не превратились в маленькие комочки пепла. Они медленно падали с небес, плавно опускались на голову, плечи, руки сгорбленного человека. Всё вокруг потонуло во мраке, и мрак был всем.

…Иван открыл глаза и увидел склонённую над костром спину сына. Попытки пошевелиться ни к чему не привели, глаза снова и снова закрывались. То проваливаясь, то пробуждаясь, он долго боролся со сном и, наконец, огромным усилием воли смог раскрыть рот: