Maрк Шувалов - Сердцебиение. Роман

Глядя на телеэкран, где шли вечерние новости, я прокручивал в памяти лицо секретарши, ее дрогнувшие губы и удивленные глаза с неимоверно расширившимися зрачками, которые словно пытались меня впитать.

Она не выглядела покорной гейшей при своем господине, напротив, с достоинством вела себя, двигалась и смотрела вполне в духе независимых европейских женщин и проявляла всего лишь корпоративную учтивость. Только молодость делала ее уязвимой, чем я и не преминул воспользоваться. Эта уязвимость промелькнула в ее взгляде каким-то по-детски восторженным изумлением. Но оно не ускользнуло от меня.

Я помнил момент, когда поддержал эту особу от падения. Ее узкая ладонь была почти на четверть меньше моей и все-таки тут же передала мне свое тепло. Господи, какие маленькие у нее ручки, промелькнула у меня мысль, она же наверняка еще из детства не совсем вылезла. Чем она может быть тебе интересна?

Ни один мускул у меня не напрягся – я был абсолютно спокоен и все-таки ждал ее. Какая-то ревность к этому господину, ее шефу, царапала мое самолюбие. Себе я так и не завел персонального секретаря, данные обязанности разделили между собой мои сотрудники. Но не это являлось причиной моей ревности. Меня волновали колени секретарши, достойные резца Антонио Кановы, ведь ее шеф мог у себя в офисе беспрепятственно смотреть на них, когда хотел.

Я сделал пару звонков, посидел над проектом договора, а потом вышел на балкон. Уже темнело и внизу все сверкало – в сумерках мигали красные огоньки стоп-сигналов автомобилей, чередой тянувшихся в вечерней пробке.

Как она доберется сюда, если сейчас и мышь в потоке машин не проскочит, прикидывал я. Но вдруг в дверь позвонили. Я был уверен, что это служащий бизнес центра, однако на пороге стояла она.

Оглядев вечернюю гостью с ног до головы, я сделал шаг назад и жестом пригласил ее войти. Видно, на улице моросил дождь, незаметный с балкона – плечи и волосы ее были покрыты бисером мелких капель.

– Вы просили, я приехала. Какой у вас ко мне вопрос? – произнесла она вполне спокойно, но метнувшийся в сторону взгляд выдал ее волнение.

– У меня нет к тебе вопросов, – ответил я. Дома она переоделась в джинсы с джемпером и в такой одежде стала выглядеть словно школьница. К тому же кроссовки вместо высоких шпилек сразу сделали ее ниже ростом.

– Давайте на «вы», – смутилась она.

– К чему эти формальности? – усмехнулся я, – Садись, ты промокла. Может горячий чай?

Она кивнула, прошла и села.

– Почему ты не смотришь на меня? – спросил я. Она подняла глаза, и снова накатило что-то раздражающее, а, вернее, тревожащее меня. Однако никак не удавалось понять – что же вызывает это состояние.

Я налил ей чай, и пока моя гостья осторожно отпивала его из чашки, продолжал внимательно изучать ее лицо.

– Леон Георгиевич…, – начала она, но я перебил ее:

– Просто Леон.

– Я ехала к вам через весь город, какой у вас ко мне вопрос?

– Вот же упрямая! Я ведь сказал, никаких вопросов и формальностей – давай на «ты».

Зрачки ее вновь расширились, а на щеках проступил нежный румянец, наверно от горячего чая. Я встал и потянул ее за запястье, чтобы она также поднялась, и меня коснулся ускользающий запах нагретой солнцем травы, тут же всколыхнувший неясные чувственные воспоминания. Я почти физически ощущал смятение моей гостьи, на меня же накатывали совсем другие волны. Впервые в жизни желание так туго скрутило мои мышцы и сознание, что я даже рассмеялся.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Глядя на меня во все глаза, она чуть слышно произнесла:

– Саша…

– Не бойся меня. Одно твое слово и я отвезу тебя домой.

Мы стояли, практически соприкасаясь друг с другом, мне даже передавалась ее легкая дрожь. Склонившись к ней, я разглядел оказавшиеся очень близко слегка распушённые легкие прядки ее волос и на мгновенье забылся. Опомнился, лишь когда ощутил вкус ее губ, но больше уже не мог контролировать выражения глаз – она в ужасе закрыла их. Удерживая в поцелуе ее за затылок, я почувствовал, как щелкнула и расстегнулась заколка на ее волосах, и вся их копна рассыпалась ей на спину из-под моих рук. Сердце мое замерло, чтобы тут же сорваться в неистовый аллюр.

Волнение почти лишило эту упрямицу способности хоть как-то противостоять мне, когда я, путаясь в застежках, раздевал ее. Беспомощно хватаясь за мои руки и издавая какие-то жалобные звуки, она ничего не могла сделать, лишь уже лежа подо мной словно опомнилась, напряглась и даже попробовала воспротивиться моему насилию. Но было поздно – я овладел ею сразу же, раздвинув ее упрямые колени, и больше не отпускал, стараясь ненароком не причинить ей боль. Хотелось коснуться губами ее груди, но моя строптивая пленница защищалась, и чтобы она не вывернулась из-под меня, я удерживал ее стройные, изумительно гладкие бедра и, приподняв их, входил в нее раз за разом, всеми силами смиряя желание безудержно ускориться. Меня как током прошивало наслаждение, аж дыхание прерывалось, поэтому трезвая мысль – отпустить ее, отвезти домой, – тут же испарялась. Пленница моя пыталась освободиться, но я подавлял все ее попытки, потому что она ни о чем не просила, и ее молчаливое противодействие заводило меня снова и снова. Но вдруг она слегка изогнулась и схватилась за меня, после чего я отчетливо почувствовал непроизвольные спазмы ее лона. Во мне всё напряглось, мне стало не хватать воздуха, и я наконец-то отпустил тормоза, не в силах больше сопротивляться острому сладостному ощущению, которое, нарастая как снежный ком, тут же завершилось феерической разрядкой с пульсациями, подобно прыжкам пущенного по воде камушка.