Денис Трусов - Слоу-моб

Ускоряя бег, он думает, что они и так были ненужными, безразличными медиумами лета. Эта мысль почти успокаивает его. Ненадолго.

Поскрипывает снег под лыжами, чернеют сосны, краснеет страх в его голове. Раскачивается белый треугольник лица. Всё ясно. Ничего не ясно. В сугробах ему чудятся черты её лица, контуры тела – он хватает снег пригоршнями и ест и смеётся от отчаянья и бессилия. Снег – жгучая желанная горячая магма неожиданно тает в горле.Мимо, опять мимо. Он сплёвывает и откашливатся, стоя на четвереньках, а сосны заклинают:" Спи, спи, неспокойный, ложись, здесь мягко, здесь хорошо – ложис-с-сь, с-с-с-спи!"

Космос и уютный будильник на тумбочке в её спальне. Боль в висках и слабая надежда. Он провожает её в бездонные заводи,чёрные воды, ключевые омуты.

-Возьми меня за руку, милый.

Очнувшись, он видит, что сжимает в руке еловую лапку.

По грибы

Вот грибник нашёл глаз.

Голубой, нежный глаз смотрел на грибника изо мха.

Глаз моргнул, грибник наклонился.

Глаз закрылся.

Грибник достал нож.

Неподалёку упала шишка, отскочила от ветки и щёлкнула по коре.

Вверху, в хвойном кружеве, почти у самого неба, всё вдруг вспомнил бельчонок и поседел.

Все люди сначала хорошие и все дети сначала бессмертные.

И сначала глаза – ненаглядные.

Сначала всё – ничего.

Шёл по лесу наощупь грибник, шевеля бровями над кровавыми чёрными дырами.

Шёл, наверное, видимо, может домой.

В тёплом мху на опушке плакал голубой нежный глаз.

zimna wojna

graniczymy

tylko raz -

rozporkami

graniczymy

tylko raz -

ranami warg

ranami warg

korkociągami

kręgosłupów

graniczymy

beznamiętnie

relaks

orgazm

barter

zmęczenie

i znów -

dwa ponure

mocarstwa

leżące obok

siebie

wydalają

dyplomatów

wysyłają

szpiegów

graniczymy tylko raz

*

idzie śnieg

idzie zimna

wojna

*

jest luty

Как было до Великого Лучезарного

Однажды в Омпетиании не взошло солнце.

Все были очень заняты своей жизнью и этого вовсе не заметили.

Работали станки, отрезая немного больше рабочих пальцев, чем обычно, щурились чуть пристальней часовщики, среди детей прятки перестали пользоваться популярностью. Омпетианские производители слюдяных пляжных очков разорились.

И теплоходы плыли, чаще погибая. И незаметно шрифт Брайля стал национальным алфавитом.

Смотреть телевизор и не смотреть телевизор стало одно и то же.

Но никто не заметил, что солнце не всходило.

И было так до тех пор, пока не уродился Великий Лучезарный .

Но с тех пор в Омпетиании мудрые люди говорят – "Ночь ночи мудренее".

Мальчик, укушенный ветром

О, зубы ветра, впившиеся в мою голову!

О, цепкие, ядовитые зубы, сцапавшие меня на полпути к тихим заводям провинциальной жизни! Ветер увлёк меня, заразный смерч, чёрный вихрь, а зубы его загнуты на запад – никто не вернётся из пасти ветра, никто не придёт с запада.

Я мальчик, вертящий глобус.

Я мальчик, узнавший, где во Вселенной Запад.

Я мальчик, укушенный ветром.

полувишневый сад

Позавчера скусили с неба Луну, маман ходила жаловаться городовому.

Городовой сказал, что все хотят есть и чтобы маман не переживала.

Мама плакала на пороге в красные недоуменные рукавицы.

Кока и я сделали маме чаю.

Вчера всю ночь с неба текла красная кровавая оскорбленная луна.

Лиза всю ночь в оранжерее с телескопом, потом с утра в столовой комнате с побелевшим лицом. Мне кажется, она тайная байронистка.

Кока и я – мы написали манифест о недопустимости откусывания Луны.

И вот заполночь мы всей толпой высыпали в свой октябрьский полувишневый сад.

Проблема номинации

Рыболов и рыбак шли по топким бережкам и спорили. Нет, ты не рыбак, говорил рыболов рыбаку, подумай-ка, поразмысли, как следует, никакой ты не рыбак, чего же скалишься, ничего смешного, а сам ты кто? Ты ведь тоже не тот, за кого себя выдаёшь, ты тоже не тот, а вовсе совсем и нет, с интересом гляжу на тебя. Стоп, стоп, стоп.

И они встали. Сели. Наловили рыбы – каждый помногу. И домой они шли, обнявшись за плечи и всё равно было – кто из них рыбак, кто рыболов и вообще – они это или нет.

ихтиандрово

Я успел обзавестись жабрами в своём болоте.

Забыл навыки прямохождения, отрастил чёрный нервный хвост.

Я привык цедить кисельную тёплую тину сквозь зубы, я привык целовать утопленниц.

И звать меня как – не помню. Не то Тихий Андрей, не то Ихтиандр, а может Владимир.

Мокрая сказка, подтопленный анекдотец, роман-лужа, сырой афоризм.