А. Винкаль: Наречение человеком

Стоит начать с того, что данное повествование ни в коем случае нельзя рассматривать с художественной точки зрения. Будь воля автора, он с удовольствием бы выкинул за ненадобностью добрую половину произведения – и гроша ломаного не стоит этот литературный ширпотреб, нужный здесь лишь для того, чтобы заинтересовать необразованного читателя, подготовить его к действительно важному процессу: погружению в себя самого, в источник своего происхождения и, как следствие, уяснению действительного значения человеческой личности в мире как явления первостепенного и несомненного. Похождения главного героя играют малую роль, служат, в первую очередь, для более понятного изложения главной мысли неосведомлённому в вопросах философии человеку, потому в повести представлено немало метафор и сюрреалистических аллегорий, дабы заарканить читательский интерес. А философия занимает в «Наречении человеком» центральное место. И неспроста.

Философия – это и притча, и эксперимент. Философия учит и наставляет. В то же время философия не уверена в своём знании, потому она только пробует учить, равно как и пробует наставлять. Так обстоит дело и с «Наречением…». Цель повествования – научить тому, что неизвестно, относительно чего философия может строить одни догадки и предположения. И одной из таких догадок представляется нам учение о смысле жизни человека, вернее, о причинах его бытия.

Извечный вопрос о смысле (цели, причине, ценности – вот что подразумевается) человеческого существования [1]вот уже многие столетия будоражит пытливые умы, он прост и насущен, как кусок хлеба, в котором нуждается абсолютно каждый, и между тем сложен и не доступен человеческому осмыслению. Поиск ответа идёт в двух направлениях: чувственном (интуиция, переживание, откровение, чувство) и рациональном (разум, рассудок). Однако рационализм, как правило, опровергает первое, а иррационализм – второе, и каждый из них провозглашает истину своей неприкосновенной собственностью. А вопрос всё так же остаётся нерешённым. Тогда, быть может, дело в неправильной постановке вопроса? Отсюда могут проистекать и неверные трактовки, и ложные ответы. Что ж, предположим, это так. В таком случае позволим главному герою – несомненно, философу, который как нельзя кстати появляется в нашем рассуждении, – опрокинуть этот вопрос с ног на голову, а после решить его так, как тот посчитает нужным: всеми возможными путями, рациональными и нет.

Героем повествования выступит болезненно бледный, с пожелтевшим от несчастья лицом, с поседевшим от тревоги волосом человек двадцати-двадцати пяти лет. Глаза его впалые, нос острый, скулы точёные. Вся прошедшая жизнь стёрта из его памяти. Он наг; всё, что осталось при нём, – это жалкая тряпка, накинутая поверх костлявых гениталий. Как он жалок на вид! Так оставим его, бросим навеки. Скинем во тьму, на самое дно бездны – там убогому место. И когда человек очнётся…

Открыв глаза, он решил, что ослеп: абсолютно непроглядная тьма окружала его со всех сторон плотной стеной. Человек не знал, был ли он прежде зрячим. Возможно, солнце скрыто от его взора с самого рождения.

Солнце… Смутное воспоминание мелькнуло в его голове, но в ту же минуту померкло, и человек забылся, распластавшись на холодной земле.

Холод разбудил несчастного. Он пробирал до мозга костей, пробуждал к жизни каждое нервное окончание, призывая человеческое тело очнуться от продолжительного забытья. Несовместимые, казалось, вещи вступают порой в дружественный союз: холод и жизнь – что может быть абсурднее? Веки человека приподнялись, обнажив красные мертвенные глаза. Кругом сгущался мрак. В этом чуждом месте, где оказался человек, царила извечная ночь.

Дрожащие руки упёрлись в землю и сделали попытку сдвинуть окоченевшее тело с места. Тело не подчинилось. Зато подчинился рассудок. Мысли зашевелились и завертелись, словно шестерёнки некоего невидимого механизма, восстанавливая в памяти отдельные фрагменты и образы подёрнутого дымкой забвения прошлого. Человек прислушался. В этот миг внимание его обратилось лишь к одной действительно волнующей его точке окружающего пространства: закоченелый комочек плоти, с ужасом озирающийся по сторонам, – он сам.

– Что есть я? Я чувствую холод. В первую очередь, я есть чувство. Я мыслю чувство, а значит, я есть мысль.