Татьяна Чистова - Проклятье памяти

На даче ждал накрытый стол, почти нетронутый, открыть успели лишь коньяк – отец пил только его, и то, когда случался повод. Как сегодня, например, но торжество получилось скомканным. Илья умылся, кое-как привел в порядок одежду, и сел за стол, Макс налил отцу коньяк, брату водки, и только занес бутылку над своей рюмкой, как отец сказал:

– Погоди, успеешь.

Бросил на стол телефон, документы и кошелек Ильи, тот рассовал все по карманам, проверив сначала наличность. Все на месте, даже карточка злосчастная, даже странно. То ли менты теперь порядочные пошли, то ли отец постарался. Второе, скорее, он в их городке всех знает, с кем-то служил, с кем-то водку пил, с кем-то работал, и так далее. Вот и разгадка.

Илья поднял рюмку, пробормотал что-то вроде поздравления, отец ухмыльнулся, чокнулся со стаканом минералки, что держал Макс, потом, точно нехотя, с Ильей. Выпили, закусили, потом выпили еще, уже без тоста, сидели молча, и обстановка была как на поминках. Макс пытался что-то говорить о своей работе, но не чувствуя поддержки, замолк, и принялся грызть яблоко. Илья посмотрел в рюмку, уже четвертую или пятую по счету, глянул на отца, и выпил водку залпом.

– Закусывать надо, – подал голос Макс, расправляясь с яблоком. Илья кивнул, и налил себе еще. Отец молчал, брат тоже, в комнате стало очень тепло, занавески на окнах двигались точно от ветра, голова немного кружилась. Илья потянулся за бутылкой, и отец не остановил его, спросил, глядя, как «приемыш» надирается в одно лицо:

– Дальше что делать будешь?

Вопрос не содержал в себе подвоха, и Илья честно ответил:

– Просплюсь, и на работу пойду. А что?

Отец одобряюще кивнул, глянул на Макса: оцени, мол, какой у тебя брат сознательный. Илья на это внимания не обратил, занятый мыслью – допить все, что осталось в бутылке, разом, или растянуть на два захода.

– Молодец, – отозвался Макс, – уважаю. А как на работу поедешь?

Илья сник, сжал в пальцах рюмку. Сказать было нечего, «тойота» разбита в хлам, а денег нет, и не предвидится. Нет, предвидится, но зарплата в следующем месяце, а она небольшая, на ремонт не хватит.

– На работу он пойдет, – сказал отец, – гляньте на него. Работничек… До старости будешь в мячики играть, дитятко?

Ну, это он погорячился. Не в мячики, а в пейнтбол, причем, за деньги, обучая желающих этой нехитрой, но азартной игре. Этакая войнушка по-детсадовски, бескровный вариант, но в остальном все по-взрослому: и экипировка, и оружие, и эмоции. Надо же где-то людям пар спускать, вот и скачут они по лесу, стреляя друг в друга шариками с краской, и бурно радуются, если враг «убит». Отец эту работу ненавидел всем сердцем, что не скрывал, и поминал недобрым словом при каждом удобном случае. А сейчас как раз такой и выдался, и крыть Илье было нечем, и он пробормотал, глядя в стол:

– Это не мячики. И потом я работаю на свежем воздухе, это полезно…

– Я сам решу, что тебе полезно! – рявкнул отец, вырвал у Ильи бутылку, и поставил рядом с собой. Макс глянул на отца, на Илью и состроил зверскую физиономию: не спорь, мол, а то хуже будет.

Куда уж хуже: отец, понимая состояние сына, дал тому возможность малость прийти в себя, и теперь свалил на лопатки, прижал к полу. Фигурально выражаясь, разумеется, они так и сидели за столом, а вокруг люстры летали комары, тонко гудели, и кидались в лицо. Отец отмахнулся от назойливой твари, и повторил:

– Я сам решу, за тебя, раз сам не можешь. Тридцать лет, а ума нет. Сидеть!

Илья плюхнулся на стул, но неловко, того отнесло в сторону, и приземлился Илья на ковер, поймал спорхнувшую следом тарелку, по счастью пустую, и так сидел с ней в руках. Макс перегнулся через стол, посмотрел на брата, и засмеялся, весело и беззлобно, отец усмехнулся, пригладил волосы, и сказал, уже спокойно, даже устало, обращаясь к Максу:

– Все, он мне надоел. Не могу больше его видеть.

И этого хватило с лихвой, Илья набычился, смотрел на отца, тот на него, и оба молчали. А чего тут говорить, давно все сказано. И по поводу первого брака, как и предсказывал отец, оказавшегося неудачным – расстались они через полгода. И вторая его подружка тоже отцу не по душе пришлась, но тут сам виноват – влюбился, как школьник, а она все в Шарм да Хургаду каталась, к хабибам своим, махмудам и прочим мустафам. Они ей потом названивали, с одним Илья даже поговорил, на смеси арабского и русского народного, хорошо поговорил, содержательно, махмуд, или кто это там был, все понял. Как и подружка, которой пришлось собрать вещички и умотать на красноморье зализывать раны. Впрочем, Илью уже мало волновали ее маршруты, отец дожимал его, принуждая к семейной жизни то издевками, то нравоучениями, знакомить с женщинами пытался, но тут Серегина-старшего поджидал облом. После всех своих неудач в каждой новой знакомой Илья видел потенциальную шалаву, и ничего поделать с собой не мог. Отец обозвал его болваном, неделю не разговаривал, потом все вернулось на круги своя, но отец нет-нет, но напоминал Илье – пора, мол. И, как вот сейчас, было достаточно одного слова.