Майя Гельфанд - Невидимые люди

– Иди за нами, – отрывисто опять приказал ей главный.

И она пошла. Успела лишь обернуться назад и увидеть своего сына, своего девятилетнего Павлика, который стоял в проеме двери и смотрел на нее серыми, полными боли глазами. Она, она не уберегла его! Что будет с ним, когда ее…

Ей завязали глаза, посадили в автомобиль и увезли.

Странно, но страха не было. Только какое-то тупое оцепенение, которое заморозило мысли и чувства. Марина автоматически и бездумно выполняла команды, не пропуская их ни через мозг, ни через сердце, и надеялась только, что перед смертью не будет больно. Она помнила страшное, изуродованное тело мужа… И мысль о его мучениях внушала ужас, который снова сменялся тупым оцепенением.

До нее доходили слухи, что тех, кого забирают бандиты, отводят сначала в подвал, который находился на центральной площади, под зданием главного универмага. В универмаге люди по-прежнему катались на эскалаторах, мерили платья в примерочных, ели мороженое в кафе. Обычные люди проживали свою обычную жизнь, полную ежедневных забот, зависти, интриг, обид, измен.

А в подвале пытали и убивали.

Ее выгрузили из автомобиля. Охранники подталкивали вниз, к каменной лестнице, и, почувствовав запах сырости, мочи и мышиного помета, Марина поняла, что они уже на месте. Не развязывая глаз, ее повели по коридору, уходящему куда-то вниз, под землю, в черноту, в пустоту. И тогда ей стало страшно. Не просто страшно – ее охватил настоящий панический ужас. Пробил холодный пот, в горле пересохло, сердце сжалось. С каждым шагом становилось все страшнее: она ожидала, что в любую секунду может ощутить дуло пистолета, прижатое к голове, услышать звук выстрела. «Ведут убивать, ведут убивать, – стучало в голове. – Господи, как я не хочу умирать! Господи, я не хочу! Я хочу жить! Что будет с Павликом?!» Холодный пот превратился в горячую струю, которая стекала по ногам. Обмочилась!

Вдруг она сообразила, что они больше не спускаются. Наоборот, лестница идет вверх, и ей приходится карабкаться на ощупь, по крутым ступенькам. Теперь уже становилось жарко от долгого и крутого подъема. Мелькнула слабая искорка надежды: «Вдруг меня не убьют? Вдруг мне удастся спастись?»

Наконец они остановились. Марина услышала треньканье ключей на связке, потом звук открывающейся двери. Грубым толчком в спину ее втолкнули в комнату и, усадив на стул, крепко привязали к нему. Лязгнула железная дверь, простучали чьи-то сапоги по каменным плитам… Наконец звуки смолкли, но она чувствовала, что не одна здесь. До нее доносились еле слышное дыхание, шуршание одежды, она ощущала человеческое присутствие рядом.

Кто-то снял повязку с глаз. Там, где она оказалась, было тесно, сыро и темно. Ярко светила единственная лампочка, криво свисающая с потолка. Пока Марина привыкала к свету, жмурилась и снова широко открывала глаза, человек, снявший повязку, успел сесть за стол. Миниатюрная, почти детская фигура, узкие плечи, лицо закрыто натянутым почти до глаз камуфляжем… Но под толстым свитером она разглядела очертания женской груди. И руки. Снова эти руки! Золотые руки вышивальщицы… Женщина, перехватив ее взгляд, казалось, немного смутилась.

– Тебе повезло, что тебя ко мне отправили. – Она говорила совершенно спокойно, и Марина, конечно же, сразу узнала ее голос. – Я помогу тебе сбежать.

И тут она резко встала, подскочила к ней одним прыжком и с силой ударила по лицу. Марина вскрикнула. Из носа хлынула кровь, но она была связана и не могла ее вытереть.

– Прости, но так надо, – сказала женщина и ударила вновь.

Боль пронзила висок, затем новый удар – и Марина почувствовала вкус крови на губах. Своими маленькими сильными руками женщина била в лицо, в живот, в грудь… Она била точно, быстро и совершенно беспощадно. До тех пор, пока Марина не потеряла сознание.

Очнулась она от того, что ей брызгали водой в лицо.

– Пиши, – женщина подсунула Марине какую-то бумагу.

– Что это? – промычала Марина, еле разлепляя губы.

– Дарственная. Ты переписываешь на меня бизнес, оставляешь мне дом, я оставляю тебе жизнь. Все честно.

Марина попыталась взглянуть на нее, но кроме маленьких тонких рук, которые держали в руках бумагу, ничего не разглядела. Как такое стало возможно, что ее близкая подруга, сотрудница, соратница вдруг стала ее мучительницей? Как давно она была на стороне убийц? В какой момент мирный человек, который создавал своими руками красоту, превратился в жестокого истязателя? И где проходит грань, после которой убийство становится обыденностью? Марина не знала ответов на эти вопросы, но в ее положении озадачиваться проблемами бытия было слишком большой роскошью.