Екатерина Бренти - Не плачь, палач

Олег ходил по квартире, громыхая дверьми в ванной, в кухне, в спальне, матерясь и выкрикивая угрозы в мой адрес:

– Что?! Счастлива теперь?! Дочь тебе больше не мешает жить? Да какая ты мать?! Ты проститутка деревенская! Жила в селе, жила, и вот она, приехала в город! Да я тебя ж с улицы подобрал, квартиру тебе купил! А ты, дрянь такая, всем недовольна, всё тебе мало! Одно бабло тебя волнует! Работала она! Знаю, как ты работала! Жопой ты своей работала! Где ты, дрянь?!

Олег зашел в Любину комнату. Я зажала руками лицо, но от страха и волнения не смогла затаить дыхание. Я слышу его шаги рядом со шкафом – двери распахнулись.

– Ты вообще очумела, дура! Ты что сидишь тут?! Ты что тут прячешься?! Вылезай отсюда, идиотка!

Я не выдержала и зарыдала. Олег вытаскивает меня за волосы и с дикой силой швыряет на пол, потом бросается на меня и хватает за горло:

– Ты что вырядилась?! Дочь убила и на блядки собралась?! У нас горе, а у тебя праздник?! Да ты конченная! А может, это ты поджёг устроила?! Да тебя убить мало! Ты за всех ответишь, сука!

Я вырвалась изо всех сил из его рук, побежав к входной двери, но Олег догоняет, резко дёрнув меня за шиворот платья и повалив меня на спину. Я ударилась сильно головой, от боли и слабости не могла больше встать и сопротивляться. Он начинает колотить меня ногами в живот и по бокам, и следующий мощный удар пришёлся мне по лицу – в ушах звон, в глазах темно – больше ничего не вижу, не слышу, улетая по спирали в чёрную дыру.

Я пришла в сознание, почувствовав, как кто-то меня тряс за плечи. Не могу открыть глаза, будто веки склеены. Может, я ослепла? Ртом не могу пошевелить, губ не ощущаю, как во время анестезии при удалении зубов. Перманентное чувство боли для меня стало привычным состоянием. Я забыла, что значит быть в здоровом теле. Возможно, проснувшись без чувства боли, предположу, что смерть наступила, а я – это душа, которая покинула свою плоть.

– Господи! Маша! Ты слышишь меня? Да что ж это такое, господи?! Что же мне делать?! Что делать, боже мой?!

Узнаю голос мамы надо мной, чувствую, как она трогает моё тело, приподнимает за плечи, прижимается к груди. Я издаю мычащие звуки. Приподнимаю руки, пытаюсь нащупать её.

– Дочка! Жива! Дышишь! Ты очнулась! Это я, мама! Как же я испугалась, когда увидела тебя! Неужели это Олег с тобой такое сделал?! Господи!

Я держала маму за руку, пока она причитала, плакала и нашёптывала молитвы надо мной. Судьба её не жалела, бедную, испытывая на прочность всю жизнь. Настолько чуткий и добрый человек, как она, не заслуживала столько горя на своём пути. Только вера в Бога помогала ей пережить потери и невзгоды. Каждый день на протяжении многих лет она просыпается чуть свет и идёт в церковь, возвращаясь домой с блаженной улыбкой и успокоением, вылив там свои слёзы и помолившись за всех нас. Я не была воцерковлённым человеком, а после смерти Любы моя вера в Бога испарилась окончательно. Бытует мнение, что будто дети отвечают за грехи своих родителей. Что же я такого сделала, чтобы моя дочь заживо сгорела? Как так случилось, почему она, за что Всевышний так жесток?

– Доченька! Ты встать не можешь, да? У тебя кости, может, сломаны? Не могу смотреть на тебя в таком виде. Подожди, сейчас я тебя умою.

Мама принесла тёплой воды и начала протирать моё лицо, еле дотрагиваясь своей трясущейся рукой. Кровь запеклась на моих глазах и губах, как смола. Я наконец смогла приоткрыть глаза и рот.

– Мама, спасибо, – еле шевеля губами и языком, пыталась выговорить я.

– Ну тише, тише. Помолчи лучше. Давай попробуем приподняться? Может, я на помощь кого-нибудь позову? Скорую помощь вызвать? Я без твоего разрешения боялась позвонить.

– Не надо скорую, – мямлила я и замахала рукой в воздухе. – Никого не зови. Я смогу встать.

Зная меня, мама не стала настаивать и принялась помогать мне подняться. Превозмогая боль, опершись о стену одной рукой и на мамины плечи другой, мне удалось принять положение стоя, и мы с ней медленно заковыляли вдоль коридора в ванную.

– Дочка, а что ж ты в платье таком, боюсь спросить?

– Потом… скажу… – кряхтя от боли, произносила я слова с паузой.

– Как снять-то мне его с тебя?

– Разрежь его.

Мама быстро сбегала на кухню за ножницами и принялась кромсать на мне окровавленное платье. Какова ирония судьбы – два раза в жизни я его надела: первый, когда Олег попросил моей руки, и второй, когда он избил меня до полусмерти. Это было роковое платье, дважды сыгравшее со мной злую шутку. Если бы я знала, насколько дорого оно мне обойдётся в итоге, отдав за него когда-то бешеные деньги, я предпочла бы остаться голой.