Антон Рай - М.Ю.Л.

– И что, вылечили в итоге? – продолжил вопрошать высокий.

– Вылечили, а точнее я сам вылечился, да я, впрочем, и не совсем болел 3 3 «Отвечая, он объявил, между прочим, что действительно долго не был в России, слишком четыре года, что отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, в роде падучей или Виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог. Слушая его, черномазый несколько раз усмехался; особенно засмеялся он, когда на вопрос: „что же, вылечили?“ – белокурый отвечал, что „нет, не вылечили“. – Хе! Денег что, должно быть, даром переплатили, а мы-то им здесь верим, – язвительно заметил черномазый». (Ф. М. Достоевский. «Идиот») . Мне просто надо было успокоиться, а лучшего места для успокоения, чем Швейцария, не найти.

– Так же как и худшего места, чем Россия.

– Пожалуй, вы правы. Мой врач активно не советовал мне возвращаться на Родину – говорит, может быть рецидив. Но я в последнее время сильно тосковать стал.

– Ностальгия, что ли?

– Она самая. Прямо хоть в петлю лезь. Ну а чем в петлю, лучше уж домой, в Россию.

Все трое на минуту задумались: как можно интерпретировать данную фразу и стоит ли ее считать комплиментом России? Наконец, высокий бросил мысленные интерпретации и продолжил разговор:

– Мы, кстати, так и не познакомились. Вас как звать-то?

– Михаил. Михаил Юрьевич Лев.

– И чем же вы, Михаил Юрьевич, заниматься в России собираетесь?

– Я не собираюсь, я уже и так занимаюсь. Я – писатель.

Тут маленький засмеялся, высокий же посмотрел на среднего испытующе-соболезнующим взглядом, как будто желая убедиться в его все же не до конца залеченном сумасшествии, – с тем, чтобы уже более с ним не разговаривать. Тот, однако, совершенно спокойно выдержал этот взгляд, как бы еще раз проговорив: «Да, я – писатель, не сомневайтесь даже». Но высокий сомневался:

– Лев, Михаил Юрьевич… Не слышал о таком писателе.

– Мудрено было бы услышать. Я ведь писателем по-настоящему только в Швейцарии и стал – во время лечения. Лечение творчеством – распространенная практика; знаете ведь, например, как душевнобольные любят рисовать.

– Да, но на этом основании вовсе не всякий душевнобольной может назвать себя художником.

– Вы правы, хотя согласно современным представлениям, с вами могли бы и поспорить. Лично со мной спорят постоянно, без устали воспроизводя один и тот же вопрос: «Кто определит – художник перед вами или нет?»

– Кто разбирается в искусстве, тот и определит, – безапелляционно ответил высокий на этот, признаться, совсем не простой вопрос 4 4 «– Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле? – Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос». (М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита») .

– Замечательно. А вы, к примеру, разбираетесь? – в свою очередь не без насмешки спросил Михаил.

– Разбираюсь, можете не сомневаться. Правда, в живописи не особо, а вот как раз в литературе – вполне прилично, – по-прежнему уверенно заявил высокий, проигнорировав или вовсе не заметив насмешливости. Надо сказать, что хотя изначально здесь и подчеркивалась властность и энергичность высокого пассажира, а также его некоторая бесцеремонность, но лицо его при этом несомненно можно было назвать еще и лицом интеллектуала. Представьте себе гиперактивного мальчишку, волею судеб запертого в библиотеке – с большой степенью вероятности его неуемная энергия уйдет в чтение, хотя ни по темпераменту, ни по складу характера он и совсем не похож на читателя. Вместе с тем сама его неуемность служит гарантией, что, став читателем, он прочитает очень много – если же библиотека будет подобрана со вкусом, то это почти является гарантией, что мальчишке будет привит и отменный вкус. Таким вот гиперактивно-вынужденным читателем, запертым в хорошей библиотеке, а потом выпущенным из нее на волю и казался высокий (скоро он и сам расскажет о себе, в целом подтвердив наши предположения), – отсюда его заявление о том, что он, мол, разбирается в литературе, не выглядело чрезмерно смешным или абсурдным (разве что несколько неуместным мог показаться его безапелляционный тон). Сделав это пояснение, возвращаюсь к диалогу:

– Разбираюсь, можете не сомневаться. Правда, в живописи не особо, а вот как раз в литературе – вполне прилично, – уверенно заявил высокий.