Антон Рай - Кино-утопия

1-й актер.Да, именно так.

Актриса.Так что с этим фильмом?

1-й актер.Да, в общем, ничего. Просто недавно посмотрел и хотел поделиться. Заодно узнать – все ли смотрели, или я один такой отсталый.

2-й актер.Нас двое. Я в первый раз слышу об этом фильме.

Актриса.Тоже мне – актеры!

1-й актер.А мы вот сейчас еще и у режиссера спросим – смотрел ли он? Бьюсь об заклад, что не смотрел.

Актриса.Не смеши меня. Что бы он был за режиссер, если бы не смотрел?

1-й актер.Мы сейчас всё узнаем из первоисточника. Эй, режиссер! Режиссееер!

Режиссер.(подходя к столику) Ну, что тут у вас?

1-й актер.У нас тут завязалась дискуссия по поводу одного фильма. Я утверждаю, что вы его не смотрели, тогда как она утверждает, что вы его смотрели.

Режиссер.И что за фильм?

1-й актер.Эмилия… как ее там?

Актриса.(негодующе) «Эмилия Мюллер»!

Режиссер.Смотрел, конечно. Что бы я был за режиссер, если бы не смотрел?

Актриса.(торжествующе) Скушали?

2-й актер.Скушали.

Актриса.(режиссеру) И какие ваши впечатления от фильма?

Режиссер.Не самые блестящие.

Актриса.Только скажите, что фильм вам не понравился, и вы мой кровный враг на всю жизнь! 10 10 «…Мм… Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это… Я ваш кровный враг на всю жизнь. «От Севильи до Гренады…». Сам он с этими словами подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький тёмный хлебик. Укушенный последовал его примеру. Глаза Филиппа Филипповича засветились. – Это плохо? – жуя спрашивал Филипп Филиппович. – Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор. – Это бесподобно, – искренно ответил тяпнутый. – Ещё бы…». (М. А. Булгаков. «Собачье сердце»)

Режиссер.Да нет, почему же, фильм мне как раз понравился. Не понравился мне только смысл фильма.

1-й актер.Интересно, это как?

Режиссер.Да вот так! Сами подумайте: приходит на пробы девушка, причем, судя по всему, не производит на режиссера никакого особенного впечатления, а потом он узнает, что сумочка, видите ли, не ее, и оказывается, что он упустил великую актрису! Так она там полчаса сидела, распиналась перед ним, а он не мог разглядеть – актриса она или нет! Что ж это за режиссер такой! И главное – при чем тут сумочка? Какая разница – ее сумочка или не ее? Если актриса плохая – она и с чужой сумочкой останется плохой, а хорошая и со своей будет хорошей – и никакие манипуляции с сумочками не изменят этого соотношения сил 11 11 «– Даже с ничтожными силами можно овладеть всей доской. Все зависит от каждого индивидуума в отдельности. Например, вон тот блондинчик в третьем ряду. Положим, он играет хорошо… Блондин в третьем ряду зарделся. – А вон тот брюнет, допустим, хуже. Все повернулись и осмотрели также брюнета. – Что же мы видим, товарищи? Мы видим, что блондин играет хорошо, а брюнет играет плохо. И никакие лекции не изменят этого соотношения сил, если каждый индивидуум в отдельности не будет постоянно тренироваться в шашк… то есть я хотел сказать – в шахматах…». (И. Ильф. Е. Петров. «Двенадцать стульев») .

Актриса.А вы сами разглядели бы в Эмилии актрису?

Режиссер.Конечно. Только слепой не разглядел бы, – а именно наш слепой режиссер.

Актриса.А вы не возражаете, если я завтра приведу на пробы одну девушку…

2-й актер.Ха-ха. Подловили нашего режиссера!

Режиссер.Да чего меня ловить. Я не возражаю, я всегда готов к открытиям.

Актриса.Подождем до завтра! А пока мы вас милостиво отпускаем.

(Режиссер отходит от столика, занавес)

Да, следует сказать еще и о названии – почему фильм назывался «Игрушки»? Всё очень просто: в одной из сцен прямо в кадр входил случайный прохожий и, услышав слова Гамлета «Вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя», недовольно говорил: «Что тут за игрушки устроили?» – и, расстроив эпизод, шел себе дальше.

Фильм, таким образом, существовал как бы в трех измерениях. Измерение первое – собственно актерская игра, воплощающая определенное действие. Здесь всё должно было быть предельно серьезно, здесь не допускалось никакой «играющей» интонации, здесь торжествовала Игра как проживаемая, а не играемая жизнь. Измерение второе – обсуждение игры. Здесь всё тоже было предельно серьезно, и всё же здесь уже обсуждалась именно игра. Наконец, измерение третье – обесценивающее вторжение реальности в реальность игры. То, что было Жизнью на экране или Игрой в обсуждении, превращалось в игрушки. Итак, Жизнь, Игра и игрушки во всем их сложнейшем переплетении – такова была общая концепция, к реализации которой Гольц и приступил.