Сергей Авилов - Капибару любят все

Описывая все это, он проникся к девочке чувством. То время, которое он просидел за своим письменным столом, сочиняя тайку, Ольховский проводил далеко от дома, на том несуществующем пляже. Возвращаться ему не хотелось. Теперь же сын привел домой ту, которая по всем внешним данным подходила на роль тайки. У нее вполне могли быть свои девичьи тайны. Ольховский не завидовал сыну – это было бы слишком. Ему было даже приятно, что у сына есть вкус и мужество иметь рядом с собой красавицу. Он не завидовал. Ему немножко жаль себя: сорок лет – это совсем не возраст… Он бы мог предложить этой Насте много чего, все что угодно, кроме молодости, хотя и отсутствие молодости не означает непременный приход старости. Есть зрелость, в конце концов… В том-то и дело, что зрелости у Ольховского нет! Есть все что угодно, кроме зрелости. Та же рефлексия, например. Зрелость – время, когда свои проблемы становятся выше проблем мироздания, считал он. Его, увы, еще волнует мироздание.

Через минуту Димка появился снова:

– Пап, дай мне штопор!

– Дима, дай мне штопор, – передразнил его Сергей. Сын понял абсурдность просьбы и удалился на кухню.

К сожалению, он даже не спросит, понравилась ли отцу девушка, которую он привел ночевать. Ольховский бы по-дружески показал Димке большой палец. Но нет – скорее всего, Димка будет потом шушукаться с матерью, взяв с нее слово «ни за что не говорить отцу». Лена, естественно, слова не сдержит, но Димка не узнает об этом. В передаче информации случился сбой – Ольховскому хотелось бы напрямую.

– Может, вам сосисок сварить? – беспомощно спрашивает Лена.

– Не надо! – грубовато отрезает сын, так, будто сосиски унижают его мужское достоинство.

В его комнату хлопает дверь.

– Ну и как тебе? – Лена спросила шепотом, многозначительно кивнув головой в сторону детской комнаты.

– Вполне, – обронил Ольховский.

– Ольховский, ну почему ты молчишь?

– Я же сказал – вполне!

– И всё? Правда ведь хорошенькая?

– Да чего уж там, просто красавица. Я завидую!

– Дурак, – как на неудачную шутку огрызнулась Лена, хотя Ольховский и сказал чистую правду.

– Димусик с ней такой взрослый, да? – Жена хотела живых обсуждений и не знала, с чего начать.

– Он будет еще взрослей, если ты перестанешь называть его Димусиком.

– Он мой сын! Слушай, Ольховский… – Она вздохнула и замолчала.

– Ну? – подбодрил он Лену.

– Ну, слушай, – начала Лена вкрадчиво. – Как ты думаешь, у них уже было?

Она склонила голову и по-птичьи, внимательно посмотрела на мужа.

– Лена… – Ольховский засмеялся и задумался. Ему и в голову бы не пришло, что этот разговор может быть ему неприятен.

– Я не знаю, – честно ответил он. Одна за одной в мозгу генерировались какие-то жуткие параллели. Он всегда любил своих друзей, но тяжело переживал, если их жены были привлекательными: тогда гнусную работу начинала фантазия. Ничего поделать с ней Ольховский не мог. Вот и сейчас с ним происходило что-то подобное, то, о чем он не мог поведать даже Лене.

Она, в свою очередь, тоже молчала, хотя лицо ее выражало напряженную работу мыслей.

– Лена, ну какая разница?

– Разница? Да я думаю, как ему лишний раз напомнить… – Она даже не знала, как произнести очевидные вещи применительно к Димке.

– О чем напомнить?

– О презервативах, – выпалила она и как будто покраснела.

– Я как-то не думал… – Будь у него в семье другие порядки, он в шутливой, осторожной форме намекнул бы сыну на эту важную мелочь, пусть даже для очистки совести. Но секс в семье – не предмет разговора. Предмет молчания! И как-то получилось, что Ольховский все это упустил.

– Конечно, чего тебе думать? – вспылила Лена. – Ты не думаешь, потому что это не твое дело, а он не думает, потому что вообще об этом не думает.

– Может, он думает?

– А ты? Ты?

Разговор зашел в тупик. В таких тупиках ловчее разворачивалась Лена, и Сергею достаточно было просто подождать.

– А у тебя есть? – осторожно начала она.

– Откуда? – Ольховский даже развел руками. Сам по себе вопрос был очень странным: как будто Лена может быть не в курсе таких обстоятельств. Они много лет не пользовались этими вещицами.

– Может, тебе сходить?

– С ума сошла?

– А чего такого? – смутилась она своему предложению.

– Да ничего… Как я потом их ему отдам? Дима, я сбегал для вас в аптеку?

– Так и отдашь.

– Раньше надо было.

Он понимал, что виноват. Так или иначе, но это было его дело, с которым справиться он не смог, условности оказались сильнее. Можно было рассчитывать теперь только на сыновнее благоразумие.