Светлана Каныгина - Любовь

Но теперь погода стояла пасмурная, а балерина выглядела мрачной. Мариса не остановилась возле неё. Она пошла дальше по одной из аллей в центр парка к озеру, где облюбовала для себя скамью. Та стояла под уютно оплетённой плющом ротанговой аркой, в окружении кустов барбариса. Расположение скамьи было таковым, что взгляд сидящего на ней, если он смотрел перед собой, охватывал и весь круг паркового озера, и узорную клумбу на его противоположной стороне, и домик из дерева для лебедей у правого берега, и каждую из выходящих к озеру парковых аллей. Удачное расположение, лучшее из возможных, чтобы уединиться. Даже странно, что никто другой не догадался выбрать эту скамью, как самое подходящее место для чтения своих книг о любви. Женщина думала об этом всякий раз, когда шла сюда и всякий раз удивлялась, увидев свой укромный уголок пустующим, но была очень рада.

И сейчас скамья под ротанговой аркой была свободна. Мариса села на неё, раскрыла книгу на странице с завёрнутым уголком и начала читать.

«– Иногда, думая о тебе, я обнаруживаю самые необычные мысли.

– Какие, например?

– Например, сколько слов ты можешь мне сказать, если я буду молчать и смотреть на тебя? Просто так молчать, без повода. Какие это будут слова? Возможно, ты смутишься и начнёшь насвистывать, или заговоришь о чём-нибудь совершенно неожиданном и неуместном.

– О чём же?

– Может о жирафах. Начнёшь рассказывать о том, как им непросто жить в саваннах, среди львов. Или вспомнишь семейный праздник из твоего детства, пироги с капустой и виноградный сок твоей бабушки. Может это будет история из кино, которую ты переиначишь и выдашь за свою собственную, случившуюся с тобой когда-то давно, где-то далеко, там, где уже никто о ней и не помнит, или вдруг, перескажешь утреннюю сводку спортивных новостей и покажешь в лицах отрывок из теннисного матча.

– Погоди. Почему, глядя на тебя, мне в голову должны прийти жирафы?

– Не знаю.

– Почему пироги с капустой? Почему не с творогом? Почему вообще пироги?

– Не смейся.

– Но я хочу смеяться! Ты говоришь смешные вещи. Ты меня смешишь.

– Нет, это серьёзно.

– Серьёзно?

– Да.

– Серьёзно?

– Правда!

– Да, это действительно серьёзно. А у тебя была мысль, что в такие моменты я могу думать и говорить о тебе?

– Была, но от этого я чувствовала себя очень неловко.

– И тогда появлялись жирафы?

– Да.

– Я бы поколотил того, кто посеял в твоё сознание мысль стыдиться саму себя! Вот ты молчишь, и я смотрю на тебя. Мне не нужно говорить много, а тебе не нужно считать мои слова. Знай: сейчас я думаю о тебе и люблю тебя».

Мариса оторвала взгляд от книги и посмотрела вперёд. Невидимка- ветер был прямо перед ней на поверхности паркового озера: лениво перебирал воду мелкой рябью.

«Самое подходящее место для того, чтобы прочесть такие строки»,– подумала Мариса, опуская взгляд на книжную страницу.

На воде у деревянного домика появился белый лебедь. Двигаясь беззвучно, он проплыл к середине озера и там остановился. К нему присоединился ещё один, взявшийся будто неоткуда. Вдвоём, плавно скользя, они кружили в тонкой стелющейся дымке тумана. Едва уловимым движением, лишь в половину оборота, они склоняли друг к другу головы, и, может быть, даже не смотрели один на другого, но были рядом. Лебеди танцевали.

Мариса читала. Что-то происходило в её книге, что-то радостное. Было заметно, как она улыбается прочитанному, не открыто, не явно, а только выражением глаз. Из её осанки исчезли стремительность и напряжение. В плечах появилась покатая мягкость, в губах – то доверчивое безмятежное спокойствие, с каким слушают книги дети. Мариса сидела, откинувшись на спинку скамьи, и совсем уже не думала об уходящих минутах обеденного часа. Она не думала об адвокатской конторе дядюшки. Не думала, как проведёт остаток рабочего дня, и что ей нужно будет купить вечером по дороге домой. Она не вспоминала о том, что есть у неё в холодильнике, не вспоминала и о том, что ей надо готовить ужин для человека, о котором она давно ничего не думала, который уже давно ничего не думал о ней. В книге Марисы происходило что-то очень радостное, и все её мысли были только там. Если бы в тот момент рядом пробили часы городской башни, она бы не услышала их. Если бы исчезли облака, и солнце засияло, как в мае, она бы не увидела его. Даже если бы над её головой с криком полетели журавли, она бы их не заметила.

Где-то в глубине парка гулко прозвучал собачий лай. Перекликаясь с собственным эхом, он продрожал в воздухе и смолк. Спустя пару минут он раздался снова, уже яснее, но всё ещё издали, и звучал настойчиво и скандально. Один за другим лебеди повернули головы в его сторону, а затем медленно направились к деревянному домику. В тихом умиротворении парка лай явно оказался лишним. Озеро опустело: лебеди уплыли. Недовольный их уходом, ветер поднялся с водной глади, взвился порывом вверх и полетел туда, откуда доносился голос незваного гостя. Прежде чем ворваться в одну из аллей, он всполошил и растрепал дремлющие на клумбе петунии – как будто не смог вытерпеть их спокойствия,– и только потом, вобрав в себя ворох кленовых листьев, ринулся вперёд. Аллея встретила его буйство мирной тишиной: никого, только пустая дорога и деревья, которые ничего не знали и ничего не слышали. Напрасно ветер лелеял их прохладой в жарком июле! Безразличные! Вот как они отплатили ему за нежность! Но теперь он не был так прост, теперь показал им, каким может стать, если рассержен: встряхнул каждое смолчавшее дерево, с каждого сорвал последние листья и, обдав обнаженную аллею холодным дыханием, царственно удалился, утягивая за собой огненно-рыжую мантию из кленовых листьев. На перекрёстке ветер остановился. Ни звука, ни шороха. Вдруг снова лай, в стороне, не близко, но для ветра- всего одно дуновение. Он сорвался с места и в конце одной из аллей всё- таки увидел его – бегающего из стороны в сторону большого белого пса. Тот заливисто лаял на кучу листвы, нырял в неё, отскакивал и вновь лаял. Полный решимости выгнать крикуна прочь ветер ринулся вперёд и, настигнув, что есть силы, толкнул его. Дважды перекувырнувшись через себя, ошеломлённый пёс вскочил на лапы и замер, принюхиваясь. Ветер толкнул его снова. На этот раз пёс повалился на бок, но не спешил подниматься. Он продолжал лежать и всё так же с любопытством принюхивался. Взгляд его был направлен не перед собой, а искоса, и кончик его хвоста слегка вздрагивал, будто пёс хотел вильнуть им, но ещё не до конца был уверен в том, что нужно это делать. Ветер удивился. Раньше ему не доводилось гонять собак, и вообще не было причины, чтобы иметь с ними дело. А тут… Да этот косматый крикун, похоже, и вовсе его не боялся, или был попросту глуп. Рассуждать ветер не хотел. Набрав в себя побольше воздуха, он уже собрался вновь дунуть на пса, как вдруг тот вскочил с земли и встал перед ним, будто точно его видел. Оторопевший ветер от неожиданности одним разом выдохнул весь набранный им воздух. Листья вылетели, и пёс, пытаясь схватить их, принялся скакать. Он прыгал то вправо, то влево, подбрасывал их носом, юлил хвостом и визгливо лаял. Потом, в мгновение, когда все листья оказались на земле, он припал на передние лапы и с любопытством уставился на ветер, ожидая продолжения весёлой игры.

Читать дальше