Роман Алимов - Рассказы из колодца

– Мишка! Ну как, поймал что? – спросила взрослая Дуня у мужа.

– Мам, мы полное ведро притащили, карасей! – хвастался сын.

– Теперь всем гостям хватит. Так ведь, хозяюшка? – добавил муж, приобняв взрослую Дуняшу.

К воротам домика подъехали телеги, и веселая компания с радостными приветствиями прошла внутрь.

– Нам пора уже! – проскрипела старушка. – Пора… скоро, совсем скоро уже… тебе решать Дуняша…

В мыслях помутнело, лоб обдало холодком, и Дуня открыла глаза. Жар, видимо спал, а на голову мама положила влажный кусочек ткани.

– Слава Богу очнулась! Напугала, ты нас доченька! Три дня как лежишь, не приходя в себя, и доктора мы звали, и молилась я две ночи напролет! Ой напугала! – причитала мама.

Дуняша обвела комнату взглядом:

– Мам, а Борька не приходил?

– Нет, доченька, мы с папкой одни. Правда… Мишка вот только ушел, сутки парень не спал, все волновался о тебе, да сидел рядом.

– А ты доча, все просила бумагу вставить какую-то, во льва, говорила, что поможет. Я и не знаю, куда бежать и как тебя вылечить… Так вставить ее или как? – мама вопросительно посмотрела на дочку, держа свиток возле льва.

Дуня поглядела на маму, протянула руку к записке и разорвав на мелкие кусочки бумагу, ответила:

– Нет, мамочка, пусть, все идет своим чередом, не нужно торопить события и настаивать на своем!

На пригорке, возле кладбища, рядом с забором ветхой, деревянной церквушки, толпился народ. Несмотря на глубокую ночь, люди что-то живо обсуждали. Метель колыхала пламя факелов в руках собравшихся. Пареньки крепко держались за вилы, словно стояли не по пояс в сугробах, а прибыли на осеннюю уборку сена. Бородатые мужички поигрывали острыми топориками ожидая, чего-то, что вот-вот случится. Даже бабка Евдоха притащила черную кочергу, такую же жесткую и изогнутую как сама жизнь старухи.

Внутри запертой церкви, возле аналоя, стояли два человека. Молодой священник – отец Николай, которого недавно назначили в деревенский приход и склонивший голову, худой как мумия-старик по имени Захар. Оба вымокли, будто хорошо пропарились в бане или прожарились, растапливая дровами печь. Только иконы, скамейки, да церковная утварь еще с вечера обросли налетом белого инея.

– Так ты говоришь с детства, началось? – перекрестившись, обратился священник.

– Да. Так и есть. По рассказам покойной крестной знаю. Сосал я тогда грудь, у мамаши своей – на телеге ехали. Кроха еще совсем был – к бабке-ворожке вез нас отец. Лекарь не помог мне-младенцу, – руками развел, а я криком кричал уж неделю как. Сил, видать, у маменьки не оставалось терпеть. Землю тогда поливало с неба, словно открылись небесные хранилища, телега намертво застряла в грязи, а лошадь от погоды такой вырвалась и след ее простыл, остались мы посреди поля. Молния сверкала крепкая, нас и убило с маменькой в тот день.

– Батька погоревал, оплакал, и хоронить собрался. Тогда я и очнулся, выжил…

– Правда, недолго папаша радовался, до первого случая со мной, – Захара стало трясти, он оскалил зубы и зашипел словно змея, затем плавно приподнялся в воздух, оторвавшись на ладонь от пола.

Священник живо накрыл его епитрахилью и принялся вслух читать молитвы. Старик рыкнул пару раз, весь скукожился и опустился назад.

– Ну, Захар? Продолжай, – батюшка пробежал взглядом по окну, за которым разгорался яркий костер, отдавая блики на шевелящиеся скулы старика.

– Так вот, я и говорю, с тех самых пор со мной странности начали происходить. Как-то, меня батька на крыше сарая нашел, когда я ходить, не умел еще, потом обнаружил на краю колодца с ведром. А как подрос, я и сам припоминаю все. Пошли однажды летом с ребятишками на пруд. Плавал я не очень, выдохся вскоре и тонуть стал. Полез меня один из мальцов вытаскивать, боролся за мою жизнь, только зря – сам потонул. Да и папка покойный, вскорости под телегой помер, задавила вместо меня… да вы ж отец знаете небось, разболтали деревенские.

– Я-то знаю, а ты рассказывай. Это тебе самому нужно, глядишь и отойдет нечисть, очистишься…

Старик продолжил:

– Совсем один я остался – сирота. А как вырос и возмужал, начал в лесу ловить зверей диких, да ягоды, травы собирать – чтобы пропитаться. С годами люди добрые уразумели, что дело нечисто, сторониться меня стали, а некоторые гнать и запугивать пытались, да где там… Уж нет их давно на земле – кто удавился, кого корова растоптала. Демьяна-юнца, что за мою душу молиться принялся, в колодце нашли с вывернутой шеей. А я, что могу? Эта сила сама действует, меня не спрашивает…