Ирина Степановская - Круглые коленки

– Захарова, а почему ты никогда не подаёшь дневник для оценки? – как- то спросила классная, когда я, как всегда с блеском, сделала какой- то доклад.

– А потому что мои родители и так уверены, что я всегда учусь на отлично.

– Поэтому они не ходят на родительские собрания, – поджала губы классная.

– Они много работают, у них мало времени, – сообщила я.

– Майка, а где работают твои родители? – Что за манера была у Швабры все время больно тыкать меня в спину?

– Папа – доцент в политехе, а мама – врач, – информировала я класс.

– И ты, Захарова, конечно же после школы будешь поступать в политехнический, – классная не поднимала глаз, делая вид, что записывает что- то в журнал.

– Я собираюсь поступать в МГУ.

– И на какой же факультет?

– У меня ещё есть время подумать.

– Берите пример с Захаровой, она думает, пока вы все валяете дурака, – классная делала такое движение руками, будто хотела представить мой положительный пример всему классу, но я- то отчётливо слышала в её голосе затаённое злорадство. Мол, ну- ну, дорогая, посмотрим ещё, с каким результатом ты вернёшься.

Не думаю я, что Исса Давыдовна на в самом деле была скрытой, затаённой даже от себя лесбиянкой. Никогда не замечала я за ней какого- то пристального внимания к нашим телам, разве что кроме того случая с коленками. Никогда Исса не стремилась не только нас обнять, приласкать, похвалить, но часто наоборот. Постоянно мы слышали от неё обидные сравнения и прозвища. Конечно, она не говорила напрямую кому- нибудь из нас «ты, Швабрина, или ты, Захарова, дура». Но косвенные, весьма неутешительные оценки наших неокрепших душ слышали мы нередко не только от неё, но и от других учителей. «…Именно ты, Никитин, с твоим несостоявшимся умом можешь сморозить такую глупость…» или « …если у тебя, Синичкина, ничего в голове нет, то сколько бы ты не смотрела в потолок, ничего оттуда на тебя не свалится…» К счастью, мы быстро научились совершенно не реагировать на такие слова. Разве что Зу- Зу тайком плакала после уроков у окна в коридоре, боясь идти домой из- за какой- нибудь глупой записи в дневнике. Исса Давыдовна была исключением разве что в том, что ввиду особенности её предмета давала нам оценки не относительно наших способностей к наукам, а более общего плана. Мне даже кажется, что в противовес другим учителям, она, так или иначе, хотела более приспособить нас к жизни. Я помню до сих пор, как она говорила, что каждая женщина должна уметь «из ничего» обустроить свой дом, сварить обед и сшить себе юбку. В то же время я сама слышала, как однажды «физичка» всерьез жаловалась в школьной столовке учительнице по литературе, что какая- то девочка с третьего раза не может решить простейшую задачу на закон Ома.

– Ведь это же безобразие – не понимать закон Ома!» – говорила учительница физики, прихлёбывая из стакана компот. – Да- да, – кивала в ответ литераторша. Наверное, Исса Давыдовна разразилась бы столь характерным для нее бравурно- хлюпающим смехом, возникающим в самых глубинах ее бюста, если бы услышала эти жалобы. Я думаю, что закон Ома в те времена, когда Исса ощупывала наши колени, был ей тоже абсолютно безразличен. Она всегда держалась особняком среди наших учителей, никогда не сидела в учительской; она приходила в школу и сразу шла к себе наверх, на последний этаж, закрывала за собой дверь кабинета на замок и там затягивалась сигаретой. Мы же стояли перед дверью в ожидании звонка и скрежета старого толстого ключа, с трудом проворачивающегося в ячейке, принюхивались и хихикали. Знатоки утверждали, что Исса курит весьма распространенный тогда «Ораl», и это подтверждалось смятыми коричнево- белыми упаковками, которые иногда печально поблескивали в мусорном ведре утратой девственной неприкосновенности. Исса не находила нужным завертывать использованные упаковки в бумажки перед тем, как выбросить, она полагала, что нам и без нее прекрасно известны все марки сигарет тех лет. Перед самым звонком слышался звук открываемой оконной рамы, тянуло сквозняком, наконец распахивались двери в царство тканей, швейных машинок, кастрюль и немудреных продуктов. Мы с гоготом втягивались в кабинет и в свое будущее.

Мне кажется теперь, что рассказывая нам, как варить борщ, шить юбку или беречь коленки Исса неосознанно пыталась вложить в наши наивные головы её собственные представления об уравнении вида женского счастья, в котором решением должно быть наличие порядочного и обеспеченного мужчины, а функциями могли выступать и хорошенькое личико, и умелые руки, а, самое главное, внутреннее понимание устройства обычной, весьма далёкой от школьных предметов, жизни. Кроме нее с нами (во всяком случае, со мной) никто из учителей и родителей об этом не говорил. В отличие от математики, физики и химии меня это знание не коснулось, а без опытных преподавателей сама я в этом отношении была непроходимо тупа. Иначе чем можно объяснить, что через семь лет после этого происшествия с Иссой Давыдовной и Оленёвой, я вдруг, сама не зная зачем, вышла за Вовика Никитина замуж. Где были мои мозги и куда смотрели мои глаза? Не исключено, что когда я в свои последние каникулы случайно встретила Никитина на улице, мне просто показалось лестным, что он, рассказывая о других ребятах, ни разу, ни словом не упомянул об Ольге, и я почувствовала к нему доверие.