Артур Вадалеев - Мухи с одной помойки

Ты, наверное, думаете, что я не из Министерства. Разве все это возможно? Абсурд! Это наш директор такой исполнительный болван, что решил перестраховаться. Правильно, кстати, делает, мало ли что. В общем, мне без разницы, как ты посчитаете, я тебя предупредил. Отсчет начнется ровно в полдень; к этому времени ты все должны поставить свою подпись в ознакомительном листе. Обратите внимание, идиоты, именно подпись, а не роспись. Все, не могу больше, как же ты мне надоели».

Говоривший выразительно сплюнул, и запись закончилась.

На полминуты, длившейся вечность, повисла вакуумная тишина, даже рваный гул неисправных ламп оказался ей проглочен. Директор смотрел на подчиненных, ожидая их реакцию. Покобатько, Чувина, Царицына и Разбегаев сидели, опустив взгляд. Песуков откинулся на спинку стула, воинственно сложив руки на груди. Облокотившись, Живолгин злобно смотрел в даль. Клумбина насупилась до вздувшейся вены на лбу, а Гордеев в итоге так и не смог подавить зевоту.

– Прям, «Десять негритят», – подал он голос.

– Или «Пила», – сказала Царицына.

– Или «Матрица», – добавила Клумбина. – Хотя нет, там другое.

Сморщившись, директор остановил их:

– Стоп, стойте, погодите. Что вы черт возьми несете?

– Это названия фильмов. Смотрели такие? – спросил Разбегаев.

– «Десять негритят» смотрел.

– А «Матрицу», «Пилу»? – удивилась Царицына. – Смотрели?

– Нет. Я всякую коммерцию не смотрю.

– «Пилу» не знаю, не смотрел, а «Матрица» стоящий фильм, – шурша фантиком, оценил Разбегаев и закинул в рот очередную сосульку. – Зря вы так. Посмотрите.

Живолгин вдруг сообразил:

– Вообще-то, нас девять.

– Я знаю, я просто для примера! – ответил Гордеев. – Просто очень похоже, разве непонятно? Мы и не негритята. А вообще-то, с вашей женой будет десять.

– А причем здесь она?

– А при том, что всюду свой нос сует, типа вся своя такая, хотя сама – подрядчица.

– А она уже три года здесь работает, между прочим!

– А я семь!

Глядя на них, директор заулыбался, Покобатько же затряслась, сдерживая смех. Песуков кашлем привлек к себе внимание.

– Я правильно понимаю, что на запись всем плевать? Лучше про фильмы поговорить? Может есть что сказать по существу?

Наступило молчание.

– Возмутительно, – пожаловалась Чувина после паузы. – Неужели это пришло из Министерства?

Директор кивнул.

– Да. По специально выделенному каналу. Ошибка исключена.

– Может стоит перепроверить? – спросила Царицына.

– Не стоит, Виолетта Ивановна. Забыли, чем это закончилось в прошлый раз? Меня премии лишили, и вас всех соответственно тоже. Когда ж вы поймете, что они этого не любят.

Клумбина задумчиво спросила:

– Так нам угрожают, получается?

– Вот именно. И хамло-то какое редкостное, а. – Живолгин сжал кулаки. – Морду бы ему набить. И самого заставить каяться.

– Вот, вот, – подтвердила Царицына. – Скотина. Разве можно женщине говорить такое?

– Нам значит можно? – усмехнулся Разбегаев. – Ой. Конфету случайно проглотил.

– Недососал, – съязвила Клумбина.

– Недофафал, – надув впалые щеки, передразнил ее Разбегаев.

Клумбина обиделась и отвернулась.

Покобатько поддалась к столу, ее лицо покраснело, а следом на нем проступили бледные пятна.

– Вы знаете, – сказала она, повысив голос, – я полностью согласна с вами, Людмила Вячеславовна. Это не только возмутительно, но и откровенная ложь! Я пятьдесят два года работаю, я ветеран труда, у меня грамоты есть, три суда выиграла! Двоих детей на ноги поставила. Все неправда! Они сидят в своих кабинетах, как на другой планете. Завалили бумагами все отделение – голову не поднять!

– Лучше и не скажешь, – поддакнула Чувина.

Директор устало потер глаза.

«Господи, не об этом же речь шла», – подумал он.

– Да вообще смешно – искажаете действительность. Что за чушь? – наморщив лоб, едва не взвизгнула Царицына. – Кому рассказать – смех да и только. Они там что, зазвездились?

– Вам лишь бы рассказать, – пристыдил ее Гордеев.

– Вот-вот, – подтвердил Разбегаев. – А это: оскорбление природы человека. Надо же, слова-то какие подобрал. Пафоса-то сколько. Совсем уже спятили. Целую философию выдумал. Если вдуматься, то это они не от мира сего. Ну, правда.

– Да, да, да, да, – кивая, подтвердила Покобатько. – Как дети.

– Что-то Михаил Дмитриевич все молчит, хотя сам больше всех переживал, – тоже откинувшись на спинку стула, сказал Живолгин. – Вы-то что обо всем этом думаете?