Олег Белоусов - Я знавал жизнь таковой…

Таким образом в этом таксопарке часто заканчивалось желание выпить водки после смены и перед выходными. Советская власть, вопреки человеческой природе, своими ограничениями во всех сферах жизни не могла и почти не стремилась ограничить только одного – повального пьянства. Власть советов зачастую возглавлялась психически больными или много пьющими хамами, которые невольно превращали в больных и пьющих от беспросветности уже четвёртое поколение большей части народа. Любой здравомыслящий и трезвый человек неминуемо критически относился к царившему порядку вещей, но таких в стране мнимо господствующего пролетариата было мало. И все же что-то было от Бога в этой безбожной и преступной власти, раз она не умерла тотчас после преждевременного рождения.

– Сегодня слышал в машине по приёмнику, что разбилась в самолёте американская девчонка! Как же её?.. – Вахитов опустил голову и почесал правую бровь указательным пальцем с уродливым и жёлтым от никотина ногтем, вспоминая иностранное имя. – Ну, та, которая написала письмо не то Горбачеву, не то Черненко?! – с шутливым возмущением обратился Вахитов к Бурцеву, протягивая в его сторону открытую ладонь, ожидая подсказки, будто тот безусловно должен знать, о ком идёт речь. Бурцев молчал, слушая со спокойным видом, какое имя назовёт Вахитов, у которого во время разговора в уголках губ скапливалась загустевшая белая слюна. «Как же его отвратительные губы целует жена?» – подумал Бурцев и невольно вздрогнул от неприятного ощущения, представляя на миг картину поцелуя слюнявого Вахитова с женой.

– Черт! Забыл!.. А! Вспомнил! – вдруг выкрикнул Вахитов, широко раскрыв при этом глаза. – Саманта! Смит Саманта, точнее!.. Или Саманта Смит? – угасая, начал гадать в сомнениях нерусский, говоря сиплым прокуренным голосом. – Ну, ладно, неважно! Передали, что она погибла вместе с отцом! Тринадцать лет было девчонке! – Вахитов говорил эту новость с тревожным лицом, и кто не знал его, то мог бы подумать, что это событие потрясло его искренне и глубоко. Однако через несколько минут он разговаривал на совершенно противоположную, смешную тему и искренне заливался хохотом от анекдотов среди таксистов, стоящих в очереди к диспетчеру за путевыми листами. Вахитов вспомнил и объявил эту новость, чтобы прервать неловкое молчание с недавно посаженным на его новую машину сменщиком. Вахитов определял про себя Бурцева, как человека со связями в гараже и как «шибко грамотного», по его любимому выражению, а значит, не своего круга, но нужного для разрешения возможных проблем по работе в будущем.

Советские таксопарки отличались от всех других транспортных контор своей неоднородной, но зачастую очень яркой публикой. Здесь могли трудиться не только пожилые водители, что не закончили даже начальной школы из-за того, что их детство выпало на нищие и голодные годы Второй мировой войны. Люди молодые и более образованные тоже иногда от отчаяния приходили и садились за руль такси. Эти молодые люди теряли всякую надежду заработать деньги после института для нормальной семейной жизни на заводах и фабриках, куда их, как крепостных, распределяли на три года отрабатывать бесплатное высшее образование. На предприятиях молодым специалистам платили сущие копейки, чтобы можно было только покупать немудрёную еду и далёкую от моды советскую одежду. Однако не каждый мог работать в такси, так как не каждый мог брать плату за проезд и нагло, не моргнув глазом, «забыть» отдать причитающуюся сдачу пассажиру. Иное поведение лишало смысла работу в такси. Перед таксистами пассажиры часто чувствовали себя неловко и виновато за то, что иногда из-за нужды требовали расчёта строго по счётчику. Всё-таки советская идеология осуждала нагловатых людей сервиса, а наплевать на это осуждение мог не любой человек. Объединяло всех разных по возрасту и образованию таксистов то, что все они являлись людьми более довольными жизнью, а значит, более весёлыми относительно остальных хмурых советских людей, но не потому, что советская мораль меняла их, как заявляла власть, а потому, что нудная профессия таксиста (извозчика) приносила более приемлемый доход и достаток.

Бурцев, задумчиво глядя в боковое стекло на очередь машин перед опущенными навесными воротами, тихо произнёс:

– Никто не защищён… Эта девочка два года назад приезжала по приглашению Андропова погостить в Союз, а когда возвращалась домой, в Америку, то на прощание, говорят, сказала с надеждой по-русски, что «будем жить». Может быть, кто-то неведомый подсказал ей именно эту фразу, хотя это милое дитя верило без сомнений в сказанное при расставании. – Мрачный Валерий молчал почти всю дорогу, потому что плохо выспался. Он не жаловал ночные смены оттого, что никак не мог привыкнуть укладываться спать в шесть утра, а в шестнадцать часов уже выходить из дома и уезжать с приехавшим сменщиком на оформление своего путевого листа в гараж. До выходных дней у него не имелось времени не только почитать книгу или газету, что Бурцев привык делать в зоне для заключённых и в чём чувствовал нужду, но и включить телевизор. Это являлось для него существенным неудобством от денежной работы в такси. В лагере в воскресный день, а в будни вечером после работы Бурцев часто ходил в библиотеку. В зоне находилось чуть больше одной тысячи заключённых, но библиотека почти всегда оставалась тихим и безлюдным местом. Именно в библиотеке Валерий часто брал по несколько томов Большой советской энциклопедии 1951 года издания с обилием портретов Сталина и просиживал за чтением почти до отбоя ко сну. Именно лагерная библиотека приучила Бурцева к запойному чтению книг, чего он не мог себе привить на свободе из-за отсутствия времени. – Много пожившие люди, – продолжил Бурцев, – после гибели детей от отчаяния вопрошают, глядя на небо, мол, что же ты, Господь, если ты есть, наравне с людьми взрослыми не хранишь невинных детей, которых любишь?! Христос, сын твой, говорил, что детям принадлежит Царство Божие. Что он имел в виду?.. Если человек погибает на земле в детском возрасте, то непременно попадает в Царство Небесное, а хранить жизнь младенца или ребёнка «в миру» он поручает его родителям?.. А если родители не справляются с этим и не могут уберечь своё дитя, то в этом есть наказание за какие-то родительские прегрешения или за грехи более дальних предков? – завершая размышления, спрашивал Бурцев, отвернувшись опять от Вахитова к боковому стеклу. Вахитов глянул на Бурцева, как на человека со странностями, но промолчал. Бурцев для Вахитова не походил на обычного таксиста, но Бурцева вовсе не волновало отношение Вахитова к нему.