Елена Сомова - Иллюзион жизни. Рассказы, эссе, миниатюры, ирония и гротеск

Я взяла трубку и сквозь рыдания крикнула: «Забери меня с собой, бабушка, баб Аня, я не хочу жить, здесь одни сволочи, все гады и сволочи. Никто не понимает меня, я устала биться в их ледяные умы, они твердолобы! Это ослы, не люди. Бабушка, ты меня возьми с собой, пожалуйста!»

– Не возьму. Ты родила и еще родишь скоро. Люби детей. Ты нужна им.

На этой фразе раздалось такое странное хрипение, но я продолжала вести диалог.

– Нет, нет, бабушка, ты нужна мне! Пусть муж и его родители заберут себе и того ребенка, который родится, а я детям не нужна, я им чужда, как их отец, он ждет, чтобы я уехала к дяде Толе или в Москву к тете Поле. Мы ругаемся. Миша дерется, когда дети спят.

– Не надо драться, вы с мужем теряете свое достоинство перед детьми, если ругаетесь и деретесь при них. Ты уже разговариваешь не с бабушкой, Аленушка. Анна Александровна слышала твою первую фразу, а ответив тебе, сразу же испустила дух. Она стала весить меньше на семь граммов. Все в мире имеет свой вес, даже душа.

– Семь граммов… – слова с трудом, но дошли до моего сознания.

Семь граммов… эти семь граммов обеспечивали существование на земле самого близкого мне человека. Увлеченная любовью, унесенная ею на другую планету, где другой состав кислорода, я забыла, что бабушке я нужна более, чем кто – либо. Как пережить это неосознанное вовремя предательство? Убежать сразу от мужа? Слышали бы вы, что сморозили его родители, когда я зашла за своими дочерьми в их дворцовые хоромы… Они в своих плоских мозгах делили не свое наследство. Эти убогие понимают смерть через приобретение. Мои семь граммов не позволяют мне оставаться в этом обществе. Плакать при уродах не дозволено, это забавит отмороженные мозги, они сразу начинают потчивать своей убогой микстурой, из – за которой половина человечества падает в колодцы забвения, и многие остаются в нём на всю свою горестную жизнь. Эти отморозки не увидели слез на моем лице, поэтому сочли за право начать при мне дистанционный дележ бабушкиных денег, моей бабушки, которая не являлась им родственницей. Перелезли через головы моих родителей – и пошли плясать такую редку – еньку… Им, видишь ли, в их захолустье, надо поднимать чего – то, как это… фасад, или что. Бабушка мне для учебы деньги оставляла, я смогу в Москву поехать, остановиться у тети Зое и тете Поли, и учиться в литературном институте. Только эта мысль смогла остановить слезы внутри моей души. Эти бесчувственные животные не способны думать по – людски. Так я им и сказала. Пингвины почесали ластами за ушными отростками, обещали скандал, как всегда. Я все – таки развелась с их отмороженным сыном, обрела свободу и независимость. Стала отдельным государством в государстве.

А тогда, после последних слов моей бабушки мне по телефону… волосы еще болели на голове. Это был не удар, а попытка сверхсилы удержать меня за волосы или взять меня в свое пространство. Я тонула в слезах, и меня вырывала сквозь пространство рука бабушки, – из горя моего вырывала, из этих жутких мужниных скандалов и придирок маменькиного сынка. Ну надо же: причина скандала – не по струнке выровненные по гардинам занавески. Абсурд!..

Мама сказала, что когда бабушка умирала, то перед ней была моя фотография, где я первоклассница, и она держала фотографию за голову и кричала: «Дайте мне ее волосы!»

Через два года я развелась с мужем, будучи студенткой университета, а через пять лет ушла от него и душой. Насовсем.

Во снах меня преследовал ужас, оттого что мама хотела меня постричь и показывала, «по куда». Ее пальцы водили чуть ниже уха, а спина моя холодела, и я бежала прочь от насильственной стрижки. Психологически это можно было понять так, что я не хотела отдать свои волосы бабушке, я хотела сама быть рядом с ней. Подсознательно я мечтала жить и быть счастливой, и чтобы рядом бабушка отдыхала душой и сердцем, наслаждаясь цветами натюрморта, на который у нее в Ленинграде не хватило денег.

– Я нарисую тебе натюрморт, – говорила я баб Ане, вот подрасту немного. Но художник сказал тебе, что я твой лучший натюрморт, и надо беречь меня. А натюрморт он сделает из физиономии того, кто доставит мне неприятности.

Бабушка, милая моя бабушка, я знаю, ты простишь меня и отдашь мне свои последние конфеты и яблоки. Ты отдала за меня свою жизнь перед вепрем времени, который пытал меня. Тогда ты лежала в больнице с давлением, потому что умер твой дядя Саша, ты любила его. А когда он умер, то оказалось, что его семья даже не знает о тебе, что ты была только эпизодом в его жизни – и только. Твоя великая любящая душа была только грелкой мужчине, о котором знали я и тетя Рая.