Ксения Букша - Но человека человек. Три с половиной убийства

– Четыре минутки, и все готово! – Филя мчится к обочине, роется в палой листве, на дорогу летит пыль. – Прего сервитеви!

На большом бледно-серебристом листе маленькие красные круглые листья, желтые чахлые первоцветы и зеленые клочки молодой травы, которая только-только начала пробиваться.

– Вау, – я поражен. – Филька, твоя изобретательность делает тебе честь.

Делаю вид, что поедаю пиццу.

– Я ее поставил ровно на пятьсот градусов. А что такое пятьсот?

– Пятьсот – это когда пять раз по сто.

– Это как отсюда до водопада?

– Нет. Расстояние не меряют в градусах.

Филька не понимает.

– Горячо, – говорю. – Пятьсот – это очень горячо.

– Как в аду на сковородке?

– В аду? – я задумываюсь. – Надо подумать. Рассуждая логично, в аду – сера. Если взять точку кипения серы, то это, значит, четыреста сорок четыре градуса. Если выше, сера испарится. А для правильной пиццы нужно минимум четыреста восемьдесят пять. Получается, что в аду нет пиццы. Ну да, на то он и ад.

– Я передумал пиццу, я хочу священником, – говорит Филя. – Я люблю в церкви красивые полосочки, когда темно и зайдешь… О, водопад!

– Осторожно, – автоматически предупреждаю я.

Хотя Филя и так осторожный, даже трусоватый парень. К мостику он подходит на полусогнутых. Ему хочется подойти поближе, заглянуть вниз, но сейчас он смотрит не на водопад, он косится на деревянный указатель на боковой дорожке. Кривыми буквами на нем выведено: «Паола Карамаски». Дорога к нашей соседке, которую все почему-то считают ведьмой, уходит наверх и налево, в дубовую рощу.

Беру за руку.

– Не бойся, там перила. Чего ты там увидел?

– А вдруг она незаметно появится и спихнет меня вниз? – шепчет Филя.

– Зачем ей это делать? Ладно, держись за меня.

Филя вцепляется в мою руку. Мы подходим к перилам мостика. Нас обдает свежестью; маленькие радуги проявляются в воздухе, насыщенном водяной пылью. Мягкие волосенки Фили тоже начинают светиться от влаги. Водопад шумит под нами. Пахнет ранней весной.

Вдруг из оврага, прямо из-под наших ног, выныривает крупная собака, несколько раз гавкает и убегает наверх. Филька весь вздрагивает и визжит:

– Папа!

– Черт дурной, зачем ребенка пугаешь! – признаться, я тоже вздрогнул. – Не бойся, Филька, это же Джеки, пес Витторио. Он глупый, но не злой. Не узнал?

Филька всхлипывает. Нервный парень.

Теперь Ксюша знала, что ей следует делать, как стать нужной любимому человеку. Тогда она впервые попросила у меня крупную сумму. Раньше такого за ней не водилось. Давал ей сам, был щедр и радовался, что для Ксюши понты ничего не значили.

– Мне нужно решить один вопрос, – так она сказала. – Помочь одному человеку. Скорее всего, это без отдачи.

Я выдал требуемую сумму, но ее, разумеется, не хватило. Ксюша заложила свои колечки, цепочку, мой подарок на ее восемнадцатилетие. Не хватило все равно. Тогда Ксюша снова пришла ко мне:

– Ладно, признаюсь. Меня отчисляют из вуза, пап. Нужно занести.

Про отчисление – это была правда. Ксюша столько занималась делами Д., что завалила сессию, вернее просто не явилась на экзамены. Она всегда хорошо училась, и я, рассудив, что она сможет наверстать и исправить ошибки, решил плюнуть на принципы и помочь ей. Не то чтобы я никогда не давал взятки, но заносить руководству вуза, чтоб оставили непутевую дочь… Неприятно. Мы обсудили все с женой, сошлись на том, что Ксюша впервые в жизни сильно влюблена и этот опыт ей нужен. Когда и безумствовать, как не в юности, etc. Я дал денег, и Ксюша отрапортовала, что ей разрешили пересдать и она учится дальше. Мы с женой выдохнули. Ксюша никогда нас не обманывала, и у нас не возникло ни малейших сомнений.

В дневнике между тем появилась запись:

«Выгрызла у папы еще двадцать штук, якобы на вуз. Теперь все, назад дороги нет. Договорилась с М., Т. и А., чтобы, если вдруг речь зайдет с родителями, не забывали, что говорить. Главное – мне удалось помочь Д., ну хоть чем-то. А вуз – никогда мне не нравилось там учиться, не моя дорога. О. [аспирантка, начальница которой содержала Дибока] уговаривала держаться подальше – никто из них его не понимает – человек на грани стоит, его нельзя мерить их мерками, вот все это, „живет за счет той, этой“, да какая разница-то, если человек-то настоящий, если он мучается, и если для малейшей надежды я могу дать, то как я могу не дать».

О том, что Ксюшу все-таки отчислили, я узнал уже после ее смерти. Нам она врала, что продолжает учиться.