Николай Бизин - Путешествие из Санкт-Ленинграда в Бологое

– Вспомни ещё о декабристках – они наглядны и возвышенны (хотя и статистически ничтожны); к чему нам будущие (причём – пошлые) телепередачи, если можно (отчаявшись в будущем) говорить о прекрасном прошлом? – заявил(а) этот (эта) нечто (ну не похмельный же спутник-попутчик); Цыбин – всё слышал и наблюдал, и восхищался искусством беса.

Бес – невидим, но – слышим; всегда – невидимо, но – ничтожное «здесь и сейчас» мнится сущим.

Иногда Цибин – видел невидимое и слышал неслыханное. Он (человек внимательный) – не был уверен в своём психическом здоровье, но – в состоянии души был не уверен ещё больше.

Всё это – ничему в нём самом не мешало. Дело было в гармонии.

– Это? – ничуть не перебив этого (чужого ему – надеялся он) «нечто», сказал он «своей» (приспособленной им для себя) Наташке; он – ничуть не удивлённый пластилиновостью времен и культур.

Если в мире, где возможна так называемых «материализация чувственных образов» (известная цитата из фильма) – места, времени, пространства, то и тела человеческие есть пластилин; сам он понимал всю бредовость данной сверхчеловековой позиции (хотя бы потому, что тела – крайне хрупки, и сил у сверхчеловека – весьма немного).

– Это самогон, – сказал он (давеча, на вокзале – отведавший тамошней водки, чувствовал тягу перебить её поддельность)

– Что?! – изумилась Наталья.

Её изумление было вызвано негаданной гармонией: окружения, настроения и названия напитка. Не забудем наперед, что подобные изумления случаются с людьми сплошь и рядом: искусственные люди полу-Содома (современного мира постмодерна) ещё способны любоваться натурой; но – примет ли натура обратно?

Да и сами гомункулы культуры – не захотят: в натуральном «хозяйстве» тела – придётся бороться за всё настоящее (живое) против всего мёртвого.

Причём (и это многое определяет) – мир не будет на твоей стороне.

Но! Мир миром, а самогон самогоном. Цыбин, ничуть миру не противореча, извлек из коробки флягу и взболтнул коричневую и почти янтарную жидкость, сразу же в ней засиявшую.

– Это самогон, – повторил он.

– Что?! Не может быть.

– Очень даже может; причём – двойной перегонки, двойной же очистки и настоян на кедровом орешке; более того (скажу без утайки) – крепости чрезвычайной, – он смотрел на (сначала) – ошеломленную, потом – (аристократично) оскорбленную, а потом-таки засиявшую неземным светом женщину.

При всём при том (не отрываясь) – слушал речи соседей, опять перекинувшихся в простой говор и простые времена (потому – оставим пока поминать бесов); ибо – во времена оны и о женщинах, и о стране мыслили просто (а иногда – свято):

– То природа, пойми! Природу с места никому не подвинуть. Дарвинизм, стало быть, ибо бабе – рожать и растить; стало быть, её благо – для неё превыше всего, а ты будь при ней осеменителем и коровою дойной.

– Ну и что?

– Тебе оно надо?

– Наверное, надо. Иначе никакого смысла небо коптить не вижу. Иначе – пожить и помереть, и быть как все, совершенно никому не нужным и пригодным лишь, чтобы тебя поскорее зарыли.

– Ха! В чем-то ты прав; но – и это тоже дарвинизм: нужно со смыслом быть кому-нибудь нужным – потереться, например, душой или фаллосом.

По своему – звучали самоочевидные вещи. Если их (эти едва одушевлённые слова) романтизировать, выходило вот что:

«Мужчина не может устать.

На его плечах всегда лежит ответственность за свою семью.

За женщину, за детей , которых она ему подарила.

Нет времени на слабость, усталость, уныние.

Есть лишь совесть, честь, верность и гордость.

Невозможно подвести своих Отцов.

Если ты устал-ляг и умри.»

Андрей Юркевич

Разумеется, попутчики Наташки и Цыбина многое не договаривали. Всё сказанное – было растворено в крови русского человека. А что такие наташки и цыбины – в попутчиках у русского человека, так это всегда было: попутчики русского человека (даже если он, как Иосиф Виссарионович, грузинской национальности) – либо полезные идиоты, либо тщеславны.

Дело давно известное, не раз проговоренное:«О тщеславии: Потеря простоты. Потеря любви к Богу и ближнему. Ложная философия. Ересь. Безбожие. Невежество. Смерть души.» Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Цыбин (словно бы расслышав всё – о себе) даже не улыбнулся; каждому свои полезный идиотизм и тщеславие; зачем их разделять?

Попутчики, меж тем, со-беседовали.

– А выпить у тебя есть, нет ли у тебя казенной чекушки? – спросил молодого «справного» пожилой похмельный «дарвинист»