Татьяна Шарпарь - Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь

Иван подъехал к дому Ландышки около половины восьмого. Подниматься не хотелось, но он понимал, что было бы невежливо не встретиться с ее родными. Поэтому он закрыл машину и позвонил в домофон. Ему тотчас же открыли. Он поднялся пешком на пятый этаж. Дверь была приоткрыта, прислуга ждала его появления. Он разочарованно поздоровался. Вообще-то, он думал, что его встретит сама Ландышка, ведь они не виделись почти полгода. Но горничная провела его в гостиную и ушла, сказав, что Ландыш Юсуповна сейчас будут. Иван остановился напротив окна, постоял немного, потом сел в кресло, огляделся. В прошлый свой визит он не разглядел эту комнату. На стенах были обои «под мрамор», стояла массивная темная мебель, на окнах висели тяжелые темные портьеры. Гостиная походила на декорацию к какому-то советскому фильму начала пятидесятых годов про товарища Берию. Особенно почему-то раздражали обои.

Послышался звук шагов, и в гостиную неторопливо вошла Ландышка.

– Привет, противный, – сказала она манернокапризным голосом, – ничего не хочу слышать про твой телефон. Хорошие мальчики так не поступают со своими кисками.

Иван удивленно уставился на нее. Что-то новое было в ее поведении. Какие киски, какие мальчики? Что за тон? Она что, не понимает, что он совсем не этого от нее ждет? Странные манеры, а еще очень странная одежда. Одежду, кстати, он сначала не заметил, а сейчас начал разглядывать. Длинная хламида, изпод которой торчали шаровары. Правда, настоящие шаровары, как в кино. На голове – платок, как его, хиджаб. На ногах – парчовые туфли с загнутыми носками. Стиль – восток модерн.

– Здравствуй, Ландыш, что у нас сегодня за образ? – И сегодня, и всегда. Я же мусульманка, институт закончила, теперь можно одеваться так, как я хочу, а не как этикет требует.

– Куда пойдем?

– Что-то не хочется никуда, давай дома посидим. – Ну давай посидим.

Иван сел в кресло, посадил ее на колени и попытался поцеловать. Она уклонилась.

– Ты мне ничего не хочешь объяснить? – спросила она искусственно безмятежным тоном.

– Что я должен объяснять?

– Почему ты не позвонил, когда прилетел? Где ты был весь день? Почему не позвонил, когда вспомнил про телефон? Почему вся инициатива исходит от меня?

Потому что я тебя разлюбил, вдруг подумал Иван, а сказал, конечно же, совсем другие слова.

– Ну, прости меня, я в последнее время такой рассеянный, видимо, устал. Обещаю исправиться.

Она сразу успокоилась. Они целовались уже довольно много времени, когда в гостиную зашел Юсуп Ильдарович.

– Не смущайтесь, молодежь, – сказал он тоном все того же доброго дядюшки, – я только поздороваться. Ну-ка, покажись, как там за границами наших джигитов кормят-поят-ублажают?

Иван смущенно протянул руку. Рукопожатие было, как всегда, излишне крепким. Не приветствие, а демонстрация силы.

– Чем завтра занимаешься? А то к нам, на дачу, милости прошу.

– Завтра я получаю ключи от квартиры на Новом Арбате, наверное, буду уборкой заниматься. Да и вещи там надо посмотреть, кое-что к себе перевезти.

– Ну конечно, дело прежде всего. С Ландышкой поедешь?

– Думаю, нет. Квартира долго стояла, там пылища, наверное. Не хочется ее в грязь приводить.

– Разумно. А на послезавтра я вам организовал сюрприз. Достал два билета в Большой театр на вечер памяти… певицы, как ее, ну, в катастрофе погибла.

Ландыш запрыгала вокруг отца, захлопала в ладоши, радостно завизжала. Иван как-то не понял, хорошо или плохо, что он пойдет в Большой театр. Наверное, хорошо, потому что в Большом он не был уже давно, но с другой стороны…

– Я, наверное, не смогу, – твердо сказал он.

Ландыш перестала прыгать и визжать и посмотрела на него, как на ненормального.

– Ты соображаешь, что говоришь? Вся Москва будет, жена президента обещала присутствовать, а ты не можешь. Откладывай все свои дела, а то…

Она не договорила, видимо, вовремя остановилась. А Иван подумал, что странно получается: ему все равно, что «а то».

– Да, Иван, я тебя прошу сопроводить дочку, иначе ей одной придется идти. Я в Кремле на правительственном приеме буду занят.

Тяжелая артиллерия подоспела, и город был с боем взят.

– Хорошо, я отложу свои дела. Во сколько за тобой заехать?

Во время разговора он стоял вполоборота, а когда повернулся, увидел, что отец и дочь обменялись тяжелыми взглядами, в которых было что-то неприятное. Хотя в тот же момент на их лицах появились улыбки: доброго дядюшки – у папы и лукавая – у дочки.