Мария Воронова: Краденое счастье

Лев Абрамович добродушно возразил, что стержнем любого действия является мысль, которая формируется и передается через слово.

Можно было бы согласиться и переменить тему, но Зиганшин почему-то закусил удила и заявил, что нечего болтать да раздумывать, а надо быть просто порядочным человеком, вот и все. И жить по собственной воле, а не растворять свой мозг в кислоте того или иного общественного мнения. Вспомнил зачем-то «Капитанскую дочку», в которой, на его взгляд, был выведен эталон честного и самостоятельного человека, не задумывавшегося о всякой сиюминутной политической ерунде, но живущего по совести, отчего в сердце его находилось место и любви, и отваге, и милосердию.

С авторитетом Пушкина Лев Абрамович вынужденно согласился, и если бы на этом Зиганшин заткнулся, все кончилось бы хорошо. Но нет, ему вдруг понадобилось сообщить, что он носит погоны, значит, слуга режима, а не его критик, и обязан выполнять приказы власти, нравятся они ему или нет. «Приказ – это святое! – заявил он. – Четкое исполнение дурного приказа приносит больше пользы, чем дурное исполнение хорошего». После этой пафосной сентенции за столом повеяло холодком, и Зиганшин почел за лучшее уйти сразу после чая, сославшись на детей.

Несколько дней Лев Абрамович избегал «слугу режима», но, увидев, как Зиганшин возвращается из леса, отрекомендовался страстным грибником и попросил в следующий раз взять его с собой.

«Ага, такой я дурак, тебе грибные места показывать», – хмыкнул Мстислав Юрьевич и повел соседа в рощицу, где, конечно, грибы попадались, но не чаще, чем в среднем по лесу.

Дед появился экипированный в старую полевую форму и с серьезным финским ножом за поясом. Он ловко пробирался через бурелом и обнаружил чрезвычайно острый глаз, находя грибы там, где Зиганшин и не подумал бы нагнуться.

К концу похода Лев Абрамович начал, кажется, что-то подозревать, а тут еще Юра возьми и ляпни: «А что мы в посадки не пошли, там же намного больше грибов!»

Мстислав Юрьевич отвел глаза. Самое ужасное, что он не мог даже попенять племяннику за длинный язык – официально Юра поступил как хороший и добрый мальчик.

Промямлив что-то невразумительное, что в посадки далеко и все бы сильно устали, Зиганшин раздраженно подумал, что истинный, природный грибник никогда не попросит собрата открыть свои тайные уголки, а если уж не сможет устоять, то с пониманием отнесется к невинному обману.

«Насшибал полную корзину и будь доволен!» – решил он и не стал обещать соседу экскурсию в посадки.

Но совесть его все же слегка пощипывала, особенно когда, проходя мимо соседского дома, он видел крышу, так прекрасно залатанную им самим. Мог бы быть в глазах Льва Абрамовича героем и полубогом, а стал солдафоном и жлобом…

Обычно Зиганшин мало волновался, что о нем думают люди, а тут почему-то хотелось исправиться, и он позвал деда с внучкой за черникой.

Сначала все складывалось прекрасно, он вывел соседей на действительно роскошный черничник, где росла не только крупная и обильная, но и по-настоящему сладкая ягода.

Фрида со Львом Абрамовичем пришли в восторг, и, казалось, все недоразумения забыты, но тут Зиганшин достал свой комбайн…

Это был конец! Все! Точка! Убей он сейчас олененка, он не пал бы ниже в глазах деда и внучки.

Фрида сказала, что куст черники растет двадцать лет не затем, чтобы Зиганшин содрал с него все листья в одну минуту, и робкий тихий голос не смягчил суровости ее слов.

Он пытался доказать, что комбайн не такой браконьерский, как были раньше, а щадящий, финского производства, им можно пользоваться легально, и сейчас все ходят за ягодами с комбайнами, руками никто уже не собирает.

Фрида ожидаемо возразила, что если все будут прыгать с крыши, он разве тоже прыгнет? Зиганшин нахамил, мол, привык разговаривать как взрослые люди, а демагогические приемчики на уровне пятого класса на него не действуют.

Лев Абрамович ядовито поинтересовался с кочки, уж не Мстислав ли Юрьевич на днях призывал жить своим собственным умом? Или собственный ум нужен ему только затем, чтобы нахапать побольше, не считаясь с чужими интересами?

Черничник располагался недалеко от дома, но дорогу к нему запомнить было трудно, и без Зиганшина соседям сложно было бы выйти из леса, не рискуя заблудиться. А Зиганшин мстительно продолжал собирать ягоды своим комбайном. Дед с внучкой в гробовом молчании паслись неподалеку, причем оказалось потом, что Фрида руками собрала почти столько же, сколько Зиганшин своей техникой, только у нее черника оказалась гораздо чище.