Наталья Лазутина: Взмахом одного крыла

– Вы тут так всех гостей встречаете? – непонятно к кому обратился мужик.

– Только незванных, шляющихся по ночам, – огрызнулась Катя и обратилась к Максиму: – Дай мне костыль, пожалуйста.

Катя, прихрамывая и операясь о деревяшку, пошла к выходу. На улице стояли старики. Тётя Шура плакала, положив голову деду на плечо, дед успокаивал её, держа в одной руке карабин, другой гладя старушку по седой голове.

– Ладно, хватит, пошли стресс снимем! Там ещё рыбка запеченная осталась? – обратилась к ним Катерина. – Гостя надо покормить, с дороги всё-таки человек.

Тётя Шура вытерла слёзы и пошла за котелком.

– Я тогда отойду. Вы тут без меня управитесь? – спросил Тимофей Ильич.

– Конечно, иди, и ствол свой спрячь.

Катерина опустилась на порожки и закурила сигарету.

Из дома вышел Максим с товарищем.

– Да мы сами стол накроем! Александра Степановна! Вы не беспокойтесь, идите с Катей посидите, спасительница вы наша! – радостным голосом обратился Максим к тёте Шуре.

Через полчаса все, кроме деда, сидели за столом. Катя пила чай, тётя Шура смаковала поджаренную рыбку. Гость и Максим хлебали уху. Катя стала волноваться: что-то долго дед не шёл.

– Максим, ты сходил бы к деду, а то долго его нету!

– Да, сынок, сходи! – подхватила тётя Шура.

Только они вспомнили, как тут же в прихожей послышались шаги.

– Ну, слава тебе, Господи! – старушка осенила себя крёстным знамением.

Дед зашёл угрюмый и молча сел на диван.

Катя давно не видала его таким. Седые короткие и редкие волосы, на которых, будто обруч, оставляла отпечаток кепка. Такие же выцветшие брови, нос с горбинкой, лицо худое в морщинах, и уставшие тёмно-серые глаза.

– Садитесь с нами! – обратился к деду мужик, вставая и предлагая свою скамейку. – Вы не печальтесь, я вас понимаю, я бы сам так поступил. Просто я заблудился в ваших зарослях и поэтому только к ночи припёрся, а так я давно выехал, ещё в обед. Да и телефон у вас не работает, я обзвонился, пока дорогу искал.

Сразу было видно, что мужчина добродушный и не наглый. Смуглый, с карими глазами, с черными, как смоль, волосами, плотного телосложения.

– Ну и ладненько! – дед сразу изменился в лице, взял другую скамейку и подсел к ним. – Тогда наливай за знакомство!

– Меня зовут Илья, а вас, я слышал, Тимофей Ильич? Будем знакомы, почти тёзки.

Мужики чокнулись стаканчиками, выпили по сто грамм и начали закусывать.

– Я пойду, Кать. А то уже поздно. Хочешь, пошли ко мне ночевать, пусть мужики тут сидят!

– Спасибо, моя голубушка! Ты же знаешь, я не могу на чужих кроватях спать. Пусть посидят маленько, да и пойдут к деду!

– Так у него места на троих не хватит!

– А дед у меня останется! Правда, Тимофей Ильич? – Катя посмотрела на деда. – Что скажешь?

– Останусь, дочка, что ж поделать!

Катя сначала предложила, а потом подумала: вдруг дед опять чудить начнёт? Всё-таки она его побаивалась. Но виду не подала.

Илья был весёлым, шутил, рассказывал всякие смешные истории, подкалывал Максима. Катя смеялась от души, покуривая сигаретку. И вот на этой ноте они и отправились к деду ночевать.

Дед расстелил себе на диване и выключил свет.

– Ты не спишь, Кать?

– Ещё нет.

– Я тут подумал, а может, тебе действительно не надо ничего рассказывать? Это всё-таки мои проблемы, я не смог выполнить завет.

Тут Катя приподняла голову, опёрлась об руку:

– Ну, знаешь, ты прям игру затеял: верю – не верю. Ты бы раньше заморачивался по этому поводу. Сказал «А», говори и «Б», иначе незачем было начинать!

Дед знал Катерину и ловко её поймал на интерес.

– Ну, так вот, я тебе говорил уже о том месте на старой заимке.

– И дальше что? Ты начинай всё сначала. Как дело было? В каком году? Всё как помнишь. Только самое главное, —предупредила Катерина: – давай без эмоций, представь, что это был сон, хоть и местами страшный.

– Хорошо, – согласился старик. – Так вот это было лет сорок назад, а может, и больше, я уже не помню, я жил в лесу, потому как отец был лесничим и отстроил после войны хороший большой дом на заимке. Отец от ранений помер рано, а мамка ещё в войну померла от голода. Дом мне жалко было бросать, и я стал вместо отца лес охранять. Женился я поздно – в двадцать семь лет, так как в лес жить идти ни одна баба не хотела. А тут я Наташеньку мою нашёл, царствие ей небесное…

Дед лёжа перекрестился и продолжил:

– Я свой лес, как самого себя, знал. Каждое дерево, каждый сук на нём. И вот однажды пошёл я Наташу встречать. Дай, думаю, через лес напрямки пойду. А она за молоком в деревню ходила по тропинке. Иду, задумался что-то, и слышу, вдруг сороки трещать начали. Я остановился, стал наблюдать. Смотрю, неподалёку человек лежит лицом вниз. А они над ним трезвонят. Я потихоньку подкрался, никого больше не было, перевернул мужика-то, а он весь никакой. Лицо заросшее, весь в грязи какой-то. Из кровавой руки кость торчит. Он глаза открыл, мямлит что-то. Я ему из фляжки попить дал. Голос у него прорезался, он мне и стал говорить: «Я всё равно не жилец, но тебя очень прошу, чтобы ты исполнил мою волю последнюю. У меня в кармане адрес лежит и карта. На карте клад отмечен, это клад моего отца, он его зарыл, когда убегал. Так вот найди его и отдай моей семье. Адрес я тебе сказал уже, в кармане лежит. Если не исполнишь, значит, такова воля Бога. Я не буду препятствовать. И ещё одно…» На этом он и помер от потери крови, наверно. Не знаю. И вот это «одно» у меня из головы уже столько лет не выходит. Я никому не стал языком ляскать. Тихо закопал его и всё. А вскорости Наташенька моя сгорела, на сносях уже была. И сгорела. Ты хоть слышишь меня?