Виктор Гусев-Рощинец: Шпион неизвестной родины

События грянули одно за другим: я получил направление в АКИН, сделал предложение Белоснежке, а за несколько дней до того мы прочли «тайный» доклад Хрущёва о «культе личности».

Мы иногда не подозреваем, как свяжутся события нашей жизни с событиями истории. Когда история в облике «Отечественной Войны» или «социалистической революции» разбрасывает нас ошмётками взрыва, это можно отнести к явлениям «прямодействия» и не ломать головы о возможных последствиях – они ясны и ясны способы их устранения, состоящие в том, чтобы «собрать» – страну, семью, жизнь, одним словом всё, чему удалось уцелеть и сохраниться. Важно другое – «отдалённые последствия» (медицинская терминология тут весьма кстати). Недаром сказано – повседневность это проявление истории до седьмого колена. Если так (а это именно так), то наш путь , который мы проходим в поисках формы , пролегает в истории. Он исторически обусловлен – и в этом нет ни малейшего преувеличения.

Наша любовь «пролегала в истории». Она неминуемо должна была устремиться в известное русло.

Едва ли не всегда мы делаем предложение («руки и сердца»), боясь потерять женщину, которая кажется нам «идеальной во всех отношениях». «Законный брак» закрепляет владение телом и душой (которая тоже есть некое «тело», хотя это обстоятельство часто упускают из внимания) – и придаёт уверенности в том, что каждый из участников договора обладает монопольным правом распоряжаться принадлежащей ему собственностью. Другими словами, брак – это не что иное как замаскированная форма рабства – и вряд ли я сказал тут что-либо новое. Мы убиваем тех кого любим, и причиной тому – наше стремление безраздельно обладать.

Я перебирал мысленно формы, которые могли бы вместить в себя столь важное действо как предложение о браке. Где? Какими словами? Что делать потом, когда все точки над i будут расставлены? Было над чем поломать голову. В конце концов я остановился на варианте что ни на есть простом: мы идём в кафе (ресторан), я надеваю парадный костюм («к обеднешный» – говорил отец), мы заказываем скромный ужин, бутылку шампанского, и перед тем как приступить к трапезе, я говорю ей: «Знаешь, любовь моя, пока ещё нам не принесли… Выход-ка за меня замуж.»

Вот вроде как между прочим я и сделаю предложение. Я мог позволить себе ресторанный ужин. Во времена директивных цен эти «предприятия общественного питания» ломились от посетителей, по вечерам у дверей их выстраивались очереди, и если не заказал заранее столик, то час-два рисковал простоять под дождём или на морозе. Самым ценным знакомством был швейцар, который, увидев через стекло знакомую просительную улыбку, отмыкал засов и протягивал руку в приоткрытый дверной проём, чтобы взять тебя за лацкан и осторожно втянуть внутрь на глазах у потрясённой очереди. И ты сначала проскальзывал один, а девушка (друг) ещё оставались там, на улице, и вы отходили к вешалке, подальше от глаз, ты вкладывал в подставленную ладонь одну, две, три ассигнации, в зависимости от их достоинства и общего положения дел на рынке услуг, швейцар вновь направлялся к двери и вновь отмыкал её и в образовавшуюся щель спрашивал у толпы: «Кто с Володей?» И тот кто был «с Володей» протискивались внутрь и расплывались в блаженной истоме от сознания собственной избранности, тепла и предвкушения гастрономических наслаждений.

Теперь же я предпочёл не рисковать. Я заказал два места в «Астории» и позвонил Белоснежке. На этот раз она остановилась у замужней подруги, обременённой двумя детьми и престарелыми родителями, и хотя квартира, я знал, большая, являться туда, возмущать спокойствие большого семейства я не чувствовал себя вправе. В других случаях в нашем распоряжении был свой ключ, мы приходили по возможности так, чтобы никого не было дома, и, оказавшись наедине, устремлялись, говоря языком старой доброй литературы, в объятия Эроса. Не хочу много распространяться на эту тему, всякий может подставить сюда свой личный опыт, тем более что состязаться в описаниях такого рода с классиками современности мне просто-напросто не под силу. Только одно следует заметить: моя возлюбленная оказалась много опытнее меня. До поры я решил не задавать вопросов, отнеся данное обстоятельство на счёт женского – материнского – инстинкта, ведущего в любовном мире своими путями. Я не был невинным мальчиком, но обрушенная на меня эротическая фантазия, жаждущая претворения здесь и сейчас, – она была чем-то ошеломляюще новым по сравнению с моим предшествующим опытом, ограниченным несколькими случайными встречами, как правило, оставлявшими привкус чего-то незавершённого и глухую тоску. Не будет преувеличением сказать, что моя романтическая влюблённость, зародившаяся «в лесах» (отцовское – шутливое), после нашей первой интимной встречи обратилась подлинной страстью, когда плоть говорит существенно больше разума, а иногда по-настоящему вопит, доходя до истерики. Вполне понятно, что здесь видится только один выход – завладеть источником и причиной страсти. Всё очень просто. Восхитительная ошибка!