Фарит Гареев: Когда вернется старший брат…

Тогда вы быстро прокрутите в памяти свои последние фразы. С тем, чтобы вспомнить, – а не ляпнули вы какую-либо глупость? Но нет, – и с этим как будто бы все в порядке… Тогда что же, недоумеваете вы, могло вызвать этот взгляд? Ведь все, вроде бы, нормально… А главное – молчит. Смотрит на вас с неприкрытой ехидцей – и молчит. Какого черта?!

Тогда вы прибегаете к небольшой хитрости. Точно невзначай вы спрашиваете Карлсона о чем-либо вполне безобидном. Например, интересуетесь его делами (которые вам, если честно, совсем неинтересны). Вызываете, одни словом, на разговор. Дабы в процессе беседы незаметно выяснить причину этого взгляда. Но стоит только Карлсону открыть рот, как вы снова изумлены.

Голос-то у Карлсона – неуверенный, жалобный, плаксивый. С такой интонацией в голосе что ни произнеси, – все глупостью покажется. Проговаривая слова, Карлсон точно извиняется за то, что, вообще, рот открыть посмел! Вы уже хмуритесь, недоумевая, – а каким образом подобная чушь могла прийти вам в голову?!… И тут же снова ловите давешний взглядец.

В общем, круг замыкается. Глаза Карлсона смотрят на вас с прежним выражением. Два спокойных глаза снайпера в узкой амбразуре. Под усами вам опять чудится ехидная ухмылка… Хотя и нет ее, скорее всего. Это вы уже понимаете. То есть, вы уже прекрасно понимаете, что все ваши переживания – всего лишь следствие вашей мнительности. Но и поделать с собою вы, тем не менее, ничего не можете.

И вот весь он, Карлсон, состоит из подобных контрастов. Облик не сходится с взглядом. Взгляд – с голосом… Не человек, словом, а сплошная загадка.

«Счастье – это когда утром с радостью идешь на работу, а вечером с радостью возвращаешься домой». Такую нехитрую формулу человеческого счастья услышал Карлсон лет в семнадцать. Если разобраться, – в общем и целом верную. Как известно, человеческое счастье заключается не в деньгах. И даже не в их количестве… Купить, говорят, можно все. Но все ли?

Реализовать на практике эту формулу, – с такой установкой Карлсон вступил во взрослую жизнь. И все бы ничего, но Карлсон совершил ошибку при выборе стратегии. Единственную, но роковую. Он почему-то решил, что главенство в этой формуле принадлежит первой составной. Тогда как связаны они между собой неразрывно. Настолько, что, жертвуя одной из них, даже временно, ты изначально обрекаешь себя на поражение.

Карлсон решил, что первым делом ему надо стать успешным человеком. Для чего следует получить высшее образование. Любимое дело в его представлении было неразрывно связано с дипломом о высшем образовании. И с полученной при его помощи выгодной должностью. Что при известном усердии поможет через некоторое время достичь определенного положения в обществе. После чего вторая часть его формулы – красивая, длинноногая, – приложится к первой, как нечто само собой разумеющееся.

В том, что Карлсон пришел к такому выводу, я думаю, нет ничего удивительного. Как и в том, что идеалом женской красоты для него оказались длинноногие красотки. Вернее – эталоном… Телевидение сформировало целое поколение таких людей.

Красивые, длинноногие выбирали людей успешных. Карлсон это видел. Как видел и то, что остальным доставался товар поплоше. Случались, конечно, исключения, не без того. Но они только подтверждали общую тенденцию. Чтобы стать обладателем телевизионного эталона, надо было реализовать первую часть своей программы. За что и взялся Карлсон, на время позабыв о второй составной своей формулы.

Пять лет после окончания школы Карлсон штурмовал медицинский институт. С двухлетним перерывом на службу в армии. К медицине он чувствовал влечение с детства. И даже больше того, – видел в этом свое призвание. Во всяком случае, считал, что именно на этом поприще его ждет успех. Идеализм странным образом сочетался в Карлсоне с прагматизмом.

Но тут-то и поджидала Карлсона первая неудача. В чем, несомненно, повинен был его голос.

В то время Карлсон еще не носил на себе метафизический ящик, о котором я говорил в начале. Случалось, конечно, изредка, что Карлсон влезал в него, но это была всего лишь реакция на мелкие неудачи, не более. Да и с голосом, с интонацией, все у него было в порядке. Вернее – почти.

При сильном волнении Карлсон начинал заикаться. Хотя заикой от природы он не был. Заикание его было следствием одного несчастного случая, произошедшего в раннем детстве. К тому же, от природы Карлсон был человеком мнительным. Пожалуй, даже чересчур. Стоило собеседнику хотя бы изменить интонацию, как Карлсону чудилось невесть что. Он терялся, краснел, начинал мямлить…