Леон Костевич - Я иду по ковру

– В смысле так. Чё, не знаешь, какие голубые бывают?

До сих пор жизнь как-то не баловала меня общением с представителями сексуальных меньшинств и теперь мне не верилось, что этот вполне обычный с виду парень – настоящий, живой гомосексуалист.

– Точно? – засомневался я.

– Я тебе когда-нибудь врал? – обиделся водитель. – Только он не в курсе, что все знают, так что…

– Ну да, так прямо подойду и скажу ему.

На крылечке показалась секретарша Москвиной, нашла меня глазами и недовольно выкликнула:

– Эй! Ванда Поликарповна освободилась! Почему я должна бегать?

– Давай, удачи, – напутствовал Вова.

Дорога в полуподвал, где сидели «Новости», лежала через аппаратную с монтажным комплексом и видеоинженерами. Когда-то «монтажку» тут разместили временно, пояснила Москвина, а теперь переделать руки не доходят. Игнорируя призывающую к тишине надпись на двери, она властно постучала. Если бы дверь открывалась наружу, медицинская карта Ванды Поликарповны несомненно пополнилась бы записью о черепно-мозговой травме, полученной от разъяренного товарища пенсионного возраста. Узрев начальство, товарищ воздержался от комментариев и только нервно поправил на носу чёрную оправу из тех, что когда-то долбали в киножурнале «Фитиль» за грубый, непривлекательный вид. Мы с Москвиной двинулись дальше, прошли мимо туалетов и по выложенным битым кафелем ступенькам спустились в редакцию «Новостей».

– Этого мальчика зовут Юра Чернов, – отрекомендовала меня Ванда Поликарповна, – он будет работать вместо Карины.

Я усмехнулся. Мне самому не раз случалось вводить в класс новичка со словами: «Этот мальчик теперь будет учиться вместе с вами».

Оглядев комнату, я сразу почувствовал себя натурализовавшимся разведчиком, который заочно знает в лицо каждого, но сам неизвестен никому.

– Инесса – самое красивое лицо канала, – Москвина вытянула подбородок в сторону дикторши, встреченной мною у окна в коридоре, которая теперь разглядывала в модном журнале модели одежды. – Это – наш Аркадий, любимец зрителей, – начальница указала на устроившегося рядом с Инессой печально известного юношу-альбиноса. Оба, не отрываясь от глянцевых страниц, дружно тряхнули в ответ головами. – Ойбаева нашего ты только сейчас наверху видел, он нам дверь открывал… Ребята, а где Таня?

– Вы ж её сами в собес снимать отправили, – напомнил Аркадий.

– Да-да, – рассеянно согласилась Москвина. – А это – Марк, ум, честь и совесть НГТВ. Его, наверно, и представлять не надо, – она показала на повернувшегося от компьютера человека с едва заметной лысиной и открытой гагаринской улыбкой.

Конечно! Конечно, не надо. Кто не знает Марка Корнева! Начинал он, кажется, на радио. Или нет, радийщиком он стал потом, а начинал в «Вечерке», влёт расхватываемой с прилавков «Союзпечати» из-за одних его статей. И тогда же, в самый застой, Корнев написал стихотворение «Троцкий, Бродский и Высоцкий», сразу разошедшееся в самиздате. Один экземпляр, хорошо помню, мама приносила с работы. Речь в стихотворении шла о том, что Троцкого за инакомыслие тюкнули ледорубом, значительно позже за аналогичный грех поэта Бродского просто вышвырнули из страны, а вот Владимиру Семёновичу позволяют играть в театре и снимают в кино. Выходит, издевательски говорилось в конце, погода мягчает, жизнь в стране становится легче и спасибо партии родной. Наказать Марка «они» не смогли – у автора хватило осторожности не подписываться настоящим именем. Чекисты ограничились приглашением Корнева в длинное здание на улице Дзержинского и вежливой беседой о взаимоотношениях Поэта и Власти.

А ещё после убийства священника Александра Меня Марк выдал в «Вечерке» целую полосу под заголовком «Меня убили». Обыгрывая фамилию батюшки, журналист ненавязчиво проводил следующую мысль – зарубив такого человека, подонок с топором убил каждого из нас: и его, и тебя, и меня. Линчевский рассказывал, после выхода номера в печатный орган собственной персоной пожаловал архиепископ Кондратий, заключил талантливого борзописца в объятия и запечатлел на его ланитах торжественный поцелуй. Фотограф «Вечерки» событие отразил, и теперь снимок занимал почетное место среди прочих над столом Марка. Показывая фото каждому свежему посетителю, знаменитый журналист двусмысленно поясняет: «А тут меня Кондрат обнял». Женька говорит, Корнев и на радио марку держал: по мешку писем в неделю получал – больше всех. Да и сейчас наши дамы в учительской его репортажи обсуждают – недели не проходит. И само имя-то какое рельефное: Марк Корнев! Обязательно споткнешься и представишь того, о ком говоришь. Не какой-нибудь Витя Мухин – произнес и не заметил.