Игорь Агафонов: Соблазн. Проза

– Да, там своя история, здесь своя… И потом. Ведь в мои планы вовсе не входит кому-либо мстить… Я всего лишь… я поставлен перед выбором: по пути мне с этим Елизарычем, или нет?

– И вот сидишь ты на крыше и думаешь ха-ха.

– Ну да, что-то в этом роде.

– И вот что я тебе приберёг на заедочку. Всё пытался вспомнить, где я раньше читал… ну никак не мог. А тут открыл Закон Божий – и пожалуйста. Первое – о соблазне. Про это говорится в шестой Заповеди. Помнишь, да?.. Ну тогда сразу о втором моём изыскании. О бренде, по-современному если выражаться. И оказывается: всё уже когда-то было! И во все времена, как и сейчас, также старались уворовать бренд и сделать на нём себе имя… Так вот, ещё апостол Пётр в 67 году нашей эры, был по велению Нерона распят за то, что изобличил обман. Некий Симон Волхв выдавал себя за Христа. Заодно Пётр обратил в христианскую веру двух жён Нерона… Вот мне, кстати, интересно, если бы Пётр не лишил Нерона его любимых жён, казнил бы он его?..

17.

Сява Елизарыч ахнул, прочитав второй вариант Клепиковской рукописи…

«Меня раздели… – подумал он с холодящим душу ужасом. – До нога! До пупа и ниже!»

Нельзя допустить! – паника. Нельзя! Но как быть? Заплатить сполна?

Что-то удерживало. Упрямство?

Лихорадочно и в ознобе рассуждает Двушкин далее: но куда податься тогда, к кому? Вправо, влево? И это буквально. (Если помните, в одной стороне его села жили правоохранители, в другой – правонарушители. Кто из них на сегодняшний день ему полезней? – О.М.)

Решил пойти влево – туда, где просёлок ныряет в чащу леса. К Р – ву. Ему он когда-то задолжал приличный кусочек. Было дело. От расправы его уберегла другая сторона улицы. Р – в не посмел давить…

Сейчас Сява Елизарыч задал себе вопрос: а почему он не отдал долг тогда, вовремя? Из упрямства? Или хотел показать, кто сильнее? Зачем?

***

За высоким забором крыша вроде и неприметная, но Сява знает, что внутри обители нарушителя – не хуже, чем у него самого.

И вот они сидят напротив друг друга – должник и кредитор. Сява вынимает кредитную карточку.

– Это мой долг. За задержку прошу извинить. Искренне. С процентами.

– Хм, – Р—в не спешит брать и Сява кладёт картоку на столик. Вынимает конверт из кармана уже с левой стороны пиджака. Р—в наклоняет голову в бок, подставляя бритый затылок под луч солнца из-за неплотно задёрнутых штор, – демонстрируя вроде любопытство.

– А это аванс за услугу. Тут и фото…

– М? – Р—в складывает на животе сплетённые в замок пальцы.

– Устранить кое-кого от бремени…

***

Вечером того же дня. В доме Р—ва двое сидят за рюмкой коньяка, обсуждают щекотливую ситуацию. Свет от оранжевого торшера освещает одному левую половину лица, преобразуя в двуликого Януса, второму высвечивает бритое темя. Обоих, таким образом, сложно идентифицировать. Впрочем, нам это и не нужно.

– А чего он испугался-то… из-за какой-то книжки? – говорит двуликий. – Насколько я помню УК РФ: сочинительство не является вещьдоком. С какой стати мы должны марать свои руки а-аб какого-то сочинителя небылиц. К тому же, х-хе-е, может подняться столько вони… эти литераторы ещё хуже журналюг… друг друга в обиду не дают. Для них – это ж лакомый кусочек, лишний повод высунуться и потявкать, чтоб о себе напомнить… И будем мы чи-чи-чи… Обезьяна Чи-чи-чи продавала кирпичи, за верёвку дёрнула и нечайно п… что? На дно ложиться? На фиг нужно – скажем дружно. На фиг! И потом, он ведь у нас на счётчике был? Ну вот. Считай, второй конверт процентами. Ну и всё. Сочтём… – Прищёлкнул пальцами, подыскивая точное выражение. – …восстановленной справедливостью. Кажется, так он любил глаголить в бытность вашего дружбанства?

18.

В специальном файле Клепикова для снов (снам Тимофей, похоже, придавал большое значение) мы читаем последних два…

1-й.

Сон длинный, сюжетный и в самом начале вроде благостный. Затем резко всё меняется.

Надо срочно везти соседского ребёнка в больницу. У его родителей всего-навсего двухколёсный мопед. Просят Тимофея об услуге. Они уже вышли на улицу, а он всё никак не может найти ключи от машины. Всё перерыл – нету, хоть тресни! Выскакивает ни с чем – в замке, может, забыл? Соседи ждут у машины, ребёнок страдает… Ключа нет и в замке. Дальше – по пустым пространствам ночных площадей, улицам, проулкам… Почему-то жена соседа держится за его руку – боится отстать? Отец же несёт на руках ребёнка…

Опять молниеносная смена декораций. Он пытается всё же отыскать ключи. Шарит в кровати у стены за пружинным матрасом. Находит. Так же под руку попадается и чужой портмоне. Заглянуть в него Тимофей не успевает – громкий, требовательный стук в дверь. На пороге – три карлика с невыразимо неприятными личиками. «А! – грозно говорит тот, что справа. – Вот где мы разживёмся денежками!» Средний, самый страшный, и тот, который слева, согласно кивают и скалят в улыбке свои большие кривые зубы. И все трое, издав общий утробный рык, бросаются на хозяина комнаты. Один впивается Тимофею зубами в ногу, другой, подпрыгнув, хватает за горло, третий виснет на руках… Ногами отшвыривает Тимофей двоих, отрывает от себя «горлового», им же сбивает с ног вновь нападающих подельников…