Аркадий Макаров - Бабье лето

Ничего не скажешь, хорошая служба, не пыльная, а к рукам капуста липнет, очень уж рука волосатая стала. Может, когда придет время исследовать этот феномен, но теперешние власти не любопытные, да и мы любопытничать не будем.

Певичка всегда в разъездах, и не ее это дело туалеты чистить! Вот и позвала Анна Петровна Ниночку по дому управляться.

– Я слышала, – говорит соседка, – ты работу ищешь? Приходи ко мне в помощники! Всего и делов-то, чтобы комнаты в чистоте были и в опрятности. Стол мой вам с Андрюшенькой, и рубликов несколько на карманные расходы я давать буду. Соглашайся!

А, как не согласишься, когда нужда с ног валит?

– Спасибо, Анна Петровна! – сказала Ниночка, а у самой на глазах слезы.

Очень чувствительным человек становится, когда бедный. И уважительным. Глаза всегда на мокром месте и спина в поклоне.

Для Ниночки с сыночком началась новая жизнь: продукты для них уже не имели столь сакраментального значения и от здоровой пищи Андрюша стал быстро входить в силу, возмужал. Только поначалу очень уж стеснялся садиться за чужой стол, но добрейшая Анна Петровна все поставила на свои места.

– Андрюша, говорила она, твоя мамка здесь работает домоуправом, и тебе стесняться нечего. Она хорошо готовит, поэтому кушай, набирайся сил, тебе учиться надо. Вот выучишься, в институт поступишь, тогда и нас с мамкой не забывай, а пока ешь, поправляйся!

Ниночка в доме Анны Петровны быстро освоилась и приживалкой себя не чувствовала. Работа по дому ей была не в тягость, для любой женщины это, что называется, способ жизни.

Анна Петровна им комнату выделила: «Живите зиму, – сказала, – все одно комнаты пустуют! Зачем вам в подвале ютиться да за газовое отопление деньги отваливать? У нас места хватит. Мой Егорка /это она так сына, полковника, Егоркой, называет/ дома совсем не живет, все в Москве да в Питере обитает! В депутаты готовится. Я. говорит, мамка, скоро большим человеком буду, меня тогда рукой не достанешь. Куда ж ему больше расти, он и так под самый потолок! Ему бы жениться на порядочной женщине, а не на этой прости Господи, трясогузке. Она скачет, где хочет и с ладони кормится, кто покормит. Говорю сыну: «Для кого ты жену взял?» А он смеется: «Так надо – говорит. – Для меня такая жена, как орден на груди. Билет в депутатское кресло. Она при Путине в «Народном Фронте» состоит. Авторитет!»

Поцокает горестно языком Анна Петровна и уйдет к себе в комнату телевизор плазменный во всю стенку смотреть, а Ниночка постоит, постоит с тряпкой в руках и задумается о чем-то.

Стала Ниночка постепенно чувствовать в себе женскую силу, одежонку справила, если, не совсем по моде, то достаточно приличную, чтобы на люди показаться. Соберется погулять куда-нибудь пойти, встанет перед зеркалом, губки помадой подкрасит, глазки подведет карандашиком косметическим – вот и снова – баба ягодка!

Ай, как бы сын не захватил! Послюнит палец, погасит косметику и боязливо на дверь покосится. Скоро Андрюша из школы должен вернуться. Не хорошо! Сын школу кончает, а она красоту наводит, в девочку играет. Не хорошо!

И стухнет вся.

День за днем, за осенью зима, время быстро катится, вот Андрюша и закончил школу. Медалист. Бабу Ягу, то есть, ЕГЭ на сто баллов до косточек раздел. Теперь ему все дороги открыты, все вузы, все университеты с академиями его с распростертыми руками ждут: «Заходи, не стесняйся! Ломоносов тоже из простолюдин, а вон, какие высоты достал, до самых звезд дотянулся!»

Недолго думая, послал Андрюша документы в самый, что ни на есть главный вуз страны – московский университет. Оттуда ответили, что умные знатоки им очень нужны, приезжай и внедряйся в науку, а то без таких способных, Россия совсем захирела, гвозди разучилась делать, все на Запад да на Восток с завистью посматривает, где знания во главе угла в государствах стоят, и доктора наук дворниками по совместительству не работают, чтобы в семье хлеб с маслом был.

Собирали Андрюшу в Москву вместе с Анной Петровной. Кое-какие деньжонки Ниночка сама набрала, кое-какие добрая Анна Петровна потихоньку в сумку с вещами Андрюши сунула, сам бы он никогда не взял, гордым вырос, независимым. «Все сам возьму!» – сказал он, уезжая, и только рукой отмахнул с подножки поезда.

Сквознячком подуло на Ниночку, опустело в душе уютное гнездышко, где сыночек ее ненаглядный обитал. Стихло все. Только память кружится и кружится, как вспугнутая птица, возле одной мысли: как там ее Андрюшенька в большом городе живет на стипендию крохотную да на своем характере крутом?