Игорь Вайсман: Книговорот. Записки книжника

– Вы не видели Виктора?

– Которого?

– Да книжника.

– Нет. Его сегодня не было.

– Мужчина! Вам книжник нужен? Он обещал прийти к часу.

Книжник – так меня называют люди всех полов и возрастов, промышляющие, как и я, розничной торговлей возле подземного перехода на остановке «Спортивная».

Вообще-то нас правильнее называть букинистами, так как мы продаём товар, бывший в употреблении. Но народ, как известно, не всегда придерживается правил, а предпочитает слова, какие ему удобны, тем самым обогащая русский язык. А, чтобы не заморачиваться, люди распространили слово «книжник» и на наших клиентов.

Почему я продаю старые книги, а не носки, перчатки, мочалки и прочие вещи, как другие? – спросите вы. Потому что ни в чем другом не разбираюсь. А в книгах чувствую себя как рыба в воде. И ездить за ними куда-то на оптовую базу нет никакой нужды. Мне их доставляют прямо на место и с большой радостью. Желающим избавиться от домашней библиотеки в наше время просто нет отбоя. Двадцать лет после распада «самой читающей страны в мире» население несет и несет букинистам свои книги. Мне иногда в день поступает до десяти предложений. Поэтому торговцы подержанной литературой могут диктовать свои условия. Владельцам ненужных «сокровищ» деваться некуда, альтернатива чаще всего одна – сдать все накопленные за годы советской власти собрания в макулатуру. Можно, конечно, попытаться продать запыленные тома через Интернет, но большинству моих клиентов лень этим заниматься. Им даже не хочется уносить отбракованный товар, и они чаще всего оставляют его мне просто так.

– Эх, а раньше-то книги в какой цене были! – сокрушается народ. – За подписными изданиями в очереди ночами стояли! Подшивки газет и журналов тоннами сдавали, чтобы приобрести один-единственный малоизвестный роман Дюма! А теперь… что за времена – ничего не читают! Веришь, нет, на днях видел, как один мужик несколько мешков с книгами на помойку выбросил.

– Да уж, – соглашаюсь я. Знал бы кто, как мне надоело выслушивать это по нескольку раз на дню!

Не отстают от прохожих и мои старые знакомые, с которыми судьба сталкивала меня пять, десять, двадцать лет назад.

– Ба! Ты всё книжки продаёшь? – дивятся они, случайно оказавшись поблизости. – Ну, брат, даёшь! Неужели люди ещё читают?

Заканчивается разговор чаще всего тоже стандартно:

– Послушай, у меня дома (в кладовке, в саду, на даче, в гараже) завалялись какие-то книжки. Ты, может, заберёшь их и продашь?

Моим старым знакомым кажется, что мне нечем торговать (хотя такого никогда не бывает), что они меня осчастливят своим предложением и что у меня прорва свободного времени, поэтому я в любой момент поскачу на их дачу за книгами.

А что до времён, то они и в самом деле были другими. Если сейчас мое занятие вызывает вопросы, то при советской власти оно приносило ощутимый доход. И даже повышало авторитет.

У отца, литератора, была довольно приличная домашняя библиотека. Поэтому книги с самого детства стали моими друзьями. Среди сверстников я считался начитанным мальчиком и, самое главное, мог дать почитать книжку, которую не то что в магазине нельзя было купить, но даже не во всякой библиотеке найти. Тогда не было ни Интернета, ни DVD, ни видео, ни компьютеров. Неудивительно, что обладатель домашней библиотеки представлял ценность в глазах окружающих, даже будучи полным убожеством.

Некоторые психологи утверждают, что индивидуальность личности закладывается в раннем детстве. Что до меня, то мою индивидуальность сформировали именно книги, ещё до школы. Литературные герои захватили меня целиком, с головой затащив в свой вымышленный мир. Сначала Буратино, Незнайка, Карлик-нос, Винни-Пух и Карлсон, позднее Том Сойер и Геккельберри Финн, Айвенго и Робин Гуд, Билли Боне и Джон Сильвер, Гулливер, Робинзон Крузо и все четыре мушкетёра напрочь завладели моим воображением. В сравнении с их яркой, насыщенной событиями жизнью, существование всего моего окружения выглядело даже не бледной тенью, а гораздо хуже.

Когда я повзрослел, моё отношение мало изменилось. Я скорее был вынужден мириться с унылой реальностью, чем предпочесть её литературной. И если некоторые мои сверстники выражали недовольство местом, где приходилось жить: «Что такое Уфа? – говорили они. – Провинция. Дыра. То ли дело Петербург, уж не говоря о городах Западной Европы!», то меня больше всего угнетала эпоха и люди. «Ну что за времена, – думал я, – какие-то безликие дома-коробки, унылые асфальтированные улицы, однообразные квартиры с одинаковыми обитателями! А как было раньше! Роскошные замки, величественные готические соборы, мостовые из булыжника, подъёмные мосты на цепях, гарцующие на нарядных лошадях кавалеры в шляпах с перьями и прогуливающиеся дамы в шикарных нарядах… Куда всё это исчезло?! И главное – ради чего?..»