Юрий Швец: Рок. И посох в песках оружие

– Капитон? А что, этой подлой змее Молоха, нужно в моем лагере? Неужели, правда, что это «проклятье» нашего города Священная Каста, снова поднимает голову?

– Вот поэтому, во избежание срыва целей делегации, вровень ему поставили Сарафа, Гамилькар! На этом настоял совет Магнатов!

– Совет Магнатов?! – в голосе Гамилькара звучит досада, – Я, уже, в который раз замечаю, как в нашем городе подменивается структурное управление, утвердившееся в веках! Совет Магнатов раньше не вступал в прения по политике города. Обходились, лишь, расширенным Советом суффетов и советом пентархий. А теперь значит, все изменилось?! Неслучайно, Священная Каста поднимает голову!

Гамилькар покачал головой.

– Что прикажешь делать, Гамилькар? – Теоптолем переминался с ноги на ногу, – Куда мне их отвести?

– Проводи их в столовую, что расположена рядом с шатром Совещаний! Пусть подкрепятся. Я спущусь чуть позже! Есть над чем поразмыслить! Да, Теоптолем! – окликнул, повернувшегося военачальника, Гамилькар, – Оставьте мне один из факелов – мой выгорел полностью.

Пришедшие, воткнули факел у ног Гамилькара и, развернувшись, стали спускаться с гребня утёса. Гамилькар смотрел им вслед…

…В свете факела, теперь можно, рассмотреть черты этого человека. Это взрослый мужчина, лет сорока с небольшим. Его глаза светятся огнём ярчайших событий, произошедших в судьбе этого человека. Но, эта не легкая доля в его судьбе, не сломала и не согнула стальную волю его характера и огонь, горящий в его глазах, является не следствием отражения языков пламени, стоящего рядом факела, а скорее факел подпитывается энергией пламени, незримо исходящей из глаз Гамилькара. Это пламя горело в глазах Гамилькара давно, но особенно яростно, оно загорелось с добавлением судьбой в него топлива мести, после того, как римский флот коварно напал на карфагенскую флотилию, перевозившую членов семей воюющих в Сицилии граждан Карфагена. В составе той флотилии, находился и корабль с Клариссой. Она возвращалась после годовой разлуки с Гамилькаром, из испанского Гадеса. Вместе с ней находились младшие сыновья и уже взрослеющий Магон. Они все вместе предвкушали радость встречи с отцом, когда, совершенно неожиданно, на горизонте, появилась эскадра Римской республики! Кларисса, отправляясь в плавание, оставила в Гадесе дочерей и Гасдурбала, а сама уже больше не смогшая выносить долгую разлуку с Гамилькаром, поплыла показать ему родившегося, годовалого сына. Она даже не дала ему имени, собираясь сделать это вместе с Гамилькаром. Флотилия, состоявшая из тяжёлых грузовых, торговых кораблей, не могла состязаться в скорости с военными галерами. И поэтому сразу легла в дрейф, поджидая подхода эскадры республики. Но среди неё находилась одна гемиола и у Клариссы была возможность уплыть на ней! Но Кларисса отправила на ней только своих младших сыновей, Магон пожелал остаться при матери в сложившейся ситуации. А Кларисса не захотела обособляться от других ввиду опасности и показать другим, пример спокойствия и хладнокровия. В то время, действовало негласное правило – военные доктрины воюющих государств не распространяли военных действий против торговых кораблей обеих сторон. И поэтому, корабли в самом крайнем, худшем случае могли только разграбить или реквизировать находящийся в их трюмах груз. Корабли везли различное продовольствие и поэтому все ждали, что римляне просто реквизируют груз продовольствия. Каково же было их удивление и растерянность, когда римские галеры легли на курс атаки и, несмотря на все знаки, которые подавали им карфагенские торговцы, не сменили его… Это было три года назад…

Гамилькар, проводив взглядом спускающихся вниз, закрыл глаза, вновь предавшись размышлениям…

«– Три года, я, уже не вижу свет в твоих глазах! Три года, не слышу стука твоего сердца! Но, ты, продолжаешь жить во мне! Моё сердце, все также, переполнено любовью! И часть тебя осталась в наших детях! Их красота и упорство – это твоя заслуга и черта характера! Но мне не хватает тебя! Твоего звонкого, громкого смеха! Твоей искрящейся улыбки и молчаливого одобрения!»

Гамилькар снова открыл глаза и повернулся в сторону гавани. На его лицо легла тень. Но, кратковремгнно падающий свет факела, позволил хорошо рассмотреть его лицо.

Лицо обрамляла аккуратная борода, а губы пышные курчавые усы. Волосы на голове, местами проглядывали проседью, но в целом, не утратили своего природного окраса. Его фигура выглядела натренированной, привыкшей к тяготам походной жизни этого человека. Одет он был в кожаный панцирь, с бронзовыми вставками по всему периметру панциря. Под панцирем угадывался тёмный хитон, с утепляющими шерстяными оборочками, развёрнутыми шерстью внутрь.